Когда Евгения попросила меня о консультации, она предупредила, что речь пойдет о ее отношениях с матерью. Мама Евгении жила за границей, поэтому провести совместную консультацию не получалось. Как и всегда, нужно было попробовать помочь тому, кто обратился за помощью.
Я внимательно слушала, а Евгения начала рассказывать. Ее родители развелись, когда ей было шесть лет. Отец – осетин, красавец, любимец и любитель женщин – ушел из семьи. С мамой они были очень разными людьми. Евгения всегда была похожа на отца, и мама потом не раз ставила ей это в вину. Рассказывая об отце, она говорила, какой это добрый и хороший человек. Но тут же в его адрес сыпались проклятия…
ЕВГЕНИЯ: До тринадцати лет отношения с мамой были вполне хорошими. Она всегда подшучивала надо мной, но я прощала. Было трудно долгими днями, когда я приходила из школы: я очень тосковала по ней, часто плакала. Но мама работала на ТВ, была ведущей. Да и она одна меня растила.
ЮЛИЯ ВАСИЛЬКИНА: Как отношения начали ухудшаться?
Е.: Однажды она нашла мой дневник, где я описывала свои первые чувства любви. Возможно, она думала, что говорит с юмором о том, что там прочитала. Но я слышала только издевку, полное неуважение и ко мне и к моим чувствам. Это сломало что-то во мне. С мамой я больше делиться не могла. Я все больше закрывалась, и напряжение стало накапливаться. У нас в доме было очень-очень одиноко и тоскливо. После работы мама отдыхала на диване, в выходные тоже. Чем дальше – тем меньше она общалась, «тусовки» не любила. Я пыталась расшевелить маму, предлагала куда-то вместе пойти, поехать. Но она ссылалась на усталость, начинала жалеть себя и свою «загубленную» жизнь. В общем, наше общение свелось к «воспитанию», когда она отчитывала меня, если я по ее мнению что-то не то делала. Как я теперь понимаю, у нее была депрессия. Конечно, не всегда она была одна – были и мужчины, и подруги, приходили иногда гости. Но основной фон – одиночество и разочарование в жизни.
В двадцать лет у Евгении появилось желание «сбежать» из дома, выйдя замуж. Она встретила достойного человека и сама предложила ему пожениться, даже предполагая, что это может долго не продлиться. Но брак оказался счастливым, и с Павлом они живут до сих пор и воспитывают двоих детей.
Ю. В.: Каковы отношения мамы с вашим мужем?
Е.: Они не сложились с самого начала. Вроде все нормально – общение, взаимная помощь, – и вдруг она обижается на какое-то случайно сказанное слово и прекращает с ним разговаривать. Не разговаривает месяц, другой, третий. Потом понемногу начинает говорить. Но через какое-то время история повторяется. В этих постоянных войнах и перемириях мы прожили десять лет. Потом мама уехала жить за границу.
Ю. В.: Как строятся отношения с мамой сейчас? И с чем вы бы хотели разобраться на нашей встрече – с прошлым или настоящим?
Е.: Вот как раз настоящее в отношениях с мамой – это просто ужас! Наши с Павлом дети родились уже в то время, когда мама жила за границей. Когда родилась дочка, она стала приезжать примерно раз в полгода на несколько недель. И каждый раз картина была как по сценарию: она приезжает с радостью, привозит подарки нам и детям, все счастливы, проходит неделя – в разговорах муж произносит некую фразу (никогда не знаешь, какая именно станет роковой) – и мама перестает с нами разговаривать. Запирается в отдельной комнате и там лежит, читает, слушает радио, изредка уезжает в Москву встретиться с друзьями. Нас обходит стороной. Она живет рядом и «терпит». Потом уезжает – иногда даже не простившись. Конечно, жизнь превращается в ад. Таких эпизодов за это время было около десяти.
Ю. В.: Вы пытались изменить этот сценарий?
Е.: Конечно! Что мы только не делали! И извинялись, и пытались наладить общение. Но наталкиваемся на «стену». Ее претензии сформулировать внятно я не в силах: ей кажется, что мы ее не считаем за человека. Почему? Из-за каких-то «неправильных» слов моего мужа, которые она даже не в силах вспомнить. Муж и так ходит почти на цыпочках, когда в гостях мама, и контролирует каждое слово. Но я хочу рассказать про тот раз, который стал последним. Сначала все было «по сценарию»: обиженное молчание, игнорирование. Перед отъездом у нее произошел срыв, когда она стала вдруг страшно кричать на меня, обвиняя в таких вещах, о которых я никогда и не думала. Что мы раздели ее догола, она все сняла с себя, оставила нам, привезла нам все, что когда-либо зарабатывала за границей. Что мы хотим отнять у нее квартиру. Что я считаю себя лучше нее: что я лучшая мать, лучше пишу, лучше выгляжу. Что я желала своей свекрови смерти, а теперь жду, когда умрет она. Что мой муж скотина и сволочь, и она всегда будет его ненавидеть. Что мои дети, когда вырастут, тоже будут такими же сволочами, как их родители. Что я сама скоро сдохну…
Ю. В.: Ого! И что происходило с вами в этот момент?
Е.: Я с трудом могу соображать, возражать и вообще говорить в таких ситуациях – у меня ощущение, что меня душат. С тех пор мама больше не приезжала, и это, возможно, к лучшему. Сейчас мы практически не общаемся – только по делу. Она пытается через Интернет общаться и на лирические темы, про детей, про меня, про жизнь… Но я не могу, сразу обрываю эти разговоры. Человек ясно дал понять, что он нас ненавидит. Обвинил в преступлениях, которые мы не совершали. А главное – панически боюсь повторения всей этой истории.
Ю. В.: Как складываются у вашей мамы отношения с другими людьми? Вам об этом что-то известно?
Е.: Друзей у нее почти нет. Точнее, есть приятельницы, с которыми она душевно общается от случая к случаю. И важно, что несколько лет назад мама перестала общаться со своей матерью и младшей сестрой. Бабушка переписала свою квартиру на внучку (дочь младшей сестры), которая чаще всего за ней ухаживала. Мама звонила им, ругалась, но ничего не добилась. В итоге сказала, что семья вычеркнула ее из жизни и перестала поддерживать с ними всякую связь.
Бывают консультации, где клиент сначала долго-долго рассказывает свою историю. Иногда это оправданно, особенно если он не «бегает по кругу», рассказывая одно и то же по многу раз. За время рассказа в общую картину добавляются новые штрихи, и она становится все более понятной.
Ю. В.: Скажите, Евгения, что вы хотите получить от меня, кроме внимательного слушания?
Е.: Я уже чувствую некоторое облегчение, ведь я слишком долго носила все в себе. Но главное, мне хотелось бы наладить отношения, хотя в данный момент это представляется нереальным.
Ю. В.: Пока я слушала ваш рассказ, у меня появилась гипотеза. К сожалению, я не смогу познакомиться с вашей мамой лично, чтобы подтвердить или опровергнуть ее. Поведение вашей мамы, конечно, малообъяснимо и травматично для вас, детей и мужа. Но оно малообъяснимо, только пока мы считаем, что она полностью психически сохранная личность. Оговорюсь сразу, что о серьезных расстройствах речи не идет, а скорее об обратимых процессах, над которыми никто не работал и которые стали хроническими.
Моя гипотеза была достаточно неожиданной, и, наверное, кому-то она покажется спорной. Но это был путь к тому, чтобы примирить мою клиентку сначала с образом матери, а потом и с ней самой.
Ю. В.: Структура личности вашей мамы, скорее всего, первоначально строилась на основе демонстративной акцентуации, постепенно переходя в более выраженную форму – истерический тип. На мысль об этом меня навели ее стремление к публичности (работа на ТВ), истерические «всплески» в отношениях с окружающими, некая театральность реакций, необдуманность поступков, повышенная жалость к себе и вызывание ее у окружающих. С возрастом в структуре личности стали проявляться черты застревающего типа акцентуации: подозрительность в недобром отношении окружающих, обидчивость на вполне нейтральные слова (например, как в эпизодах обиды на вашего мужа), а также попытка бороться за имущество, считая себя незаслуженно обделенной. Об этом же говорит стандартное поведение при ее приездах: доброго отношения хватает на неделю, в течение которой накапливается внутреннее напряжение, а затем следует «разрядка». Возможно, вся эта ситуация осложнена хронической депрессией, но об этом может судить только врач.
Е.: И что все это означает?
Ю. В.: Сейчас вы пытаетесь оценить ее поведение с точки зрения человеческих ценностей, которые хотели бы видеть в отношениях с мамой. Но к сожалению, она не может этого дать в полной мере, так как ее состояние в данный момент, скорее всего, описывается уже не акцентуациями характера, а превосходной формой. С возрастом ее особенности «заострились» и начали мешать ее общению с людьми и общению людей с ней. Она психически сохранна в том смысле, что осознает себя как личность. Но скорее всего, не осознает, насколько ее особенности препятствуют нормальным контактам с окружающими. Ведь у нее проблемы не только с вами, но и с другими родными и знакомыми. Отношения с мужчинами тоже не складываются.
Е.: То есть мама не может по-другому? Но какую ответственность за то, что так сложились отношения, несем мы с мужем?
Ю. В.: Интересную фразу произносят американцы: «Ничего личного». В этом случае это именно так. Вы не виноваты в ее всплесках и обидах, так работает ее психика. Аффективный взрыв происходит и изливается именно на вас, родных, так как в других сферах она контролирует себя лучше.
Е.: Что я могу сделать, чтобы наладить отношения, предполагая, что ее состояние диктуется болезненными симптомами?
Ю. В.: Старайтесь не прерывать общения, начинайте общаться по телефону и лично. Если для вас тяжело приглашать ее в гости, то лучше ездить к ней, например останавливаясь у нее на несколько дней, а затем продолжать путешествие. Это позволит вам планировать собственное время, а также «просчитать», чтобы у мамы не случилось аффективного приступа. При общении вам нужно учитывать состояние вашей мамы и особенности ее реагирования во время «приступа». Старайтесь эмоционально не включаться в процесс, привычно реагируя ответной обидой, а разумно оценивайте ее реакции с точки зрения ее состояния. И тогда в вас будет чувство если не жалости, то сострадания, после которого вы сможете сказать: «Ну, покричали, и хватит. Я все равно тебя люблю».
Итак… Допустить мысль о том, что твой родной человек не совсем здоров в психическом плане, очень непросто. Это требует определенной смелости. Евгения ушла от меня с вопросами, на которые она сама должна была найти ответ. Ей в помощь я рекомендовала книги, и она, прочитав их, должна была сама еще раз проанализировать ситуацию с мамой. Она должна была решить, считать ли маму манипуляторшей, изводящей свою дочь, зятя и внуков, или же допустить мысль о несколько болезненном складе личности, который не дает реагировать по-другому. Помочь маме измениться Евгения не могла: не ее мама была клиентом, не она желала изменений. Евгения лишь могла воспользоваться популярной сентенцией: «Не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней».