Великий молчальник Валентин Серов: жизнь и болезнь

Немецкий психиатр Вильгельм ЛангеАйхбаум, посвятивший свою жизнь изучению гениального творчества, описывал так называемый «аккорд гениальности». Это сложное «созвучие» слагается из «нот», под которыми подразумеваются: несомненный талант + привлекательность произведения для публики + страстная самоотверженность и работоспособность + новизна работы и необычность творческой манеры + несчастливая судьба автора (психическое расстройство или трагическая смерть) + слава.

В жизни многих гениев это сочетание действительно имело место. Но далеко не у всех оно проявилось в полном наборе, хотя до сих пор прекрасно «звучит», как у педагога и члена знаменитого художественного объединения «Мир искусства» Валентина Серова, чья личность не представляется в психическом отношении ни однозначной, ни простой.

А была ли мама?

Его отец – знаменитый композитор и музыкальный критик Александр Николаевич Серов (1820–1871) в 1863 году женился на своей семнадцатилетней ученице Валентине Семеновне Бергман. «Родная мать Валентина Александровича всегда была чрезмерно чем-либо увлечена: сочинительством очередной оперы, любовью к Немчинову, музыкальными проповедями в деревне. Так же чрезмерно она увлекалась воспитанием сына, превратив его жизнь в сплошной экзамен».

Мать ко всему была еще нигилисткой и поклонницей идей о полном равенстве мужчин и женщин. Она отрицала элементарный этикет: например, всегда презрительно усмехалась, когда Илья Ефимович Репин уступал ей место.

Несмотря на все ее усилия, а возможно, благодаря им, «мальчик развивался очень медленно. К двум годам он еще не говорил, да и позже у него случались периоды какого-то отупения, когда он не произносил ни слова, не мог понять простых вещей». Последнее обстоятельство свидетельствует о нарушении психического развития, конкретнее – о специфическом расстройстве развития речи. Ребенок долго не мог произнести ничего, кроме звуков «му» и «бу», и мать с ним изрядно помучилась. Но и позже, когда мальчик наконец-то заговорил, на него периодически нападали моменты заторможенности, «какая-то вялость, умственная неповоротливость мешала ему осиливать самые обыкновенные затруднения. Миновав такие периоды, он снова входил в норму и проявлял остроумие, понятливость, а главное – феноменальную наблюдательность».

В шестилетнем возрасте Валентин Серов потерял отца, а его мать-пианистка решила не прерывать своего музыкального образования. Она оставила сына на попечение своей приятельницы Н. Н. Друцкой-Соколинской и уехала за границу. Но нет худа без добра. Друцкая-Соколинская организовала в своем имении коммуну для совместной обработки земли, и именно там у «коммунара» Серова впервые проявился талант к рисованию. Через два года, убедившись, что пристрастие Валентина к живописи серьезно и мальчик делает определенные успехи, мать отвезла его в Париж. Там в то время жил Репин, и Валентина Александровна договорилась с художником о регулярных занятиях с сыном. Общение с великим художником и самостоятельное рисование оказались единственными развлечениями мальчика, так как мать сочла свой родительский долг полностью выполненным. К этому времени у Серова окончательно сформировался замкнутый и угрюмый характер, который на протяжении всей жизни отмечали его друзья и знакомые.

Подросток ничего не брал в руки, кроме карандашей и палитры, категорически отказывался от изучения общеобразовательных предметов. Весной 1879 года он был отчислен из гимназии за неуспеваемость. Но уже на следующий год он сдал вступительные экзамены в Императорскую академию художеств, чем осчастливил свою мать. Заметим, что Валентину в то время было меньше положенных для поступления 16 лет.

Дерзкий наблюдатель

В 1889 году художник женился на Ольге Трубниковой, вскоре родились дети. Семью надо было содержать, а способ для этого был только один – писать картины на продажу. Из-за особенностей личности и чрезвычайной сосредоточенности художника на работе все считали Серова человеком «недоступным». Александр Николаевич Бенуа писал в своих воспоминаниях: «Этот несколько мнительный, недоверчивый человек неохотно сближался». «Еще в большей степени это касалось его поведения в обществе: за исключением круга близких друзей, где он вел себя иначе, его считали великим молчальником».

Портреты Серова всегда отличались меткостью характеристики, порой нелестной для изображенного. Бескомпромиссность художника хорошо демонстрирует следующий случай. В 1901 году Серов работал в Петербурге над портретами «высочайших особ», в том числе императора Николая II. Однажды во время сеанса в комнате появилась Александра Федоровна и стала внимательно рассматривать изображение своего супруга. «Мне кажется, – наконец заявила императрица, – вы допустили погрешности в рисунке лица. Смотрите, – протянула она руку к полотну, – здесь слишком широко, а подбородок надо чуть поднять».

Несмотря на вмешательство более тактичного Николая II, который попытался сгладить создавшуюся напряженную ситуацию, художник ответил весьма дерзко: «Я полагал, что все же умею писать лица. Вы же, ваше величество, не рискнете завершить эту работу вместо меня?»

На все последующие попытки уговорить Валентина Серова написать во дворце еще несколько портретов членов царской семьи, самолюбивый художник отвечал: «В этом доме я больше не работаю».

«Скучный»Серов

Многочисленная семья держалась только на доходах от заказных портретов и продажи картин, об отдыхе не могло быть и речи. В 1905 году, будучи в зените своей славы, Серов обращался к своему другу, художнику и коллекционеру Илье Семеновичу Остроухову с просьбой-вопросом: «Не нужно ли кого еще писать – черт возьми, а то плохо». Настроение, как и состояние здоровья, от такой упорной работы лучше не становилось, а быстро создавать свои портреты-шедевры Серов не мог. В 1910 году он рисует на себя известный шарж под названием «Скучный Серов»: «осунувшаяся фигура, подогнутые колени, мешковато сидящий костюм… и сердитое выражение лица».

Политические протесты Валентина Серова, «доблестного гражданина» и «великого молчальника», как называл его Ф. И. Шаляпин, представляют уникальное явление в отечественном искусстве. Например, в 1905 году, став свидетелем расстрела мирной демонстрации рабочих, он подал заявление о выходе из состава действительных членов Академии художеств. В 1909 году в связи с отказом восстановить скульптора Анну Голубкину в Училище живописи, ваяния и зодчества (после ее освобождения из зарайской тюрьмы, где она находилась за политическую деятельность), Серов подал заявление на увольнение.

Непримиримую принципиальность художник сохранил до последних дней жизни. Когда его друг Федор Иванович Шаляпин в театре во время исполнения «Боже, царя храни» встал на колени перед ложей Николая II, Серов разорвал с ним отношения.

Подобное поведение удивительным образом не сочеталось с его стилем живописи. С конца 1880-х годов Серов отрекся от своей озабоченности «правдой жизни» и посвятил искусство «вечной красоте», этому «непреходящему мерилу художественности». «Я хочу отрадного и буду писать только отрадное», – говорил Серов, и эта его фраза может служить своего рода комментарием к большинству написанных им портретов, которые он пытался освободить от всякого рода «психологических проблем».

Картина следует за картиной, и в этой гонке художник начинает надрываться. А чем восстанавливает силы и настроение творческая личность? Ответ зачастую один: алкоголем. «Не избежал этого пагубного пристрастия и Серов, хотя об этом советские искусствоведы предпочитали умалчивать: ну как же, это разрушает образ художника. Раз классик – значит, без пороков и изъянов… Изнурительная работа, нервы и, как следствие, экзема, которая долгие годы мучила Серова». Так как свои портреты он создавал крайне неторопливо, то постоянно не вылезал из долгов. «И когда приступ болезни свалил Серова и юристы начали составлять завещание, они были поражены. Кроме красок, кистей да одномесячного жалованья в Училище живописи, завещать семье художнику было нечего».

Смерть одного из лучших российских портретистов наступила от частого и в наше время сердечно-сосудистого заболевания: раньше такие приступы тяжелейшей стенокардии назывались «птичье сердце».