Загрузка...
Известный исследователь мифологии Джозеф Кэмпбелл писал, что «сновидение – это персонализированный миф, а миф – деперсонализированное сновидение». От себя я бы добавил, что искусство лежит где-то посредине между ними. И это великолепно видно на примере нового фильма Даррена Аронофски «мама!», снятого в форме сюрреалистического сна, но при этом затрагивающего вечные архетипические сюжеты.
«мама!» как миф
На первый взгляд кажется, что фильм предлагает нам всего лишь вольный пересказ Ветхого Завета в абстрактных декорациях. Библейские параллели в фильме вполне прозрачны: в доме, который недвусмысленно называют «раем», появляется мужчина с раной на месте ребра, следующим утром к нему присоединяется жена. Хозяин дома радушно принимает их и ни в чем не ограничивает, кроме запрета трогать одну-единственную вещь в его кабинете.
Когда запрет нарушен, хозяин изгоняет всех из кабинета и запирает его навсегда. Затем появляются сыновья мужчины и женщины, старший убивает младшего и так далее, и так далее, включая всемирный потоп, рождение и смерть Сына и даже несколько маленьких кивков в сторону казней египетских.
Но от чьего лица рассказывается эта история? От лица персонажа, которого вообще нет в Библии. Она была в классических мифологиях – божественная женская фигура, дуально дополняющая мужскую. Мать-земля, мать-природа. Но гости дома, хотя благоговеют перед хозяином, игнорируют или унижают хозяйку («а ты кто такая?!»), которая только и может, что убирать за ними и снова и снова возвращать дому подобие порядка. Но у природы тоже есть предел прочности, а потому в какой-то момент она уничтожает весь дом-мироздание своим очистительным огнем.
Мы живем в безумное время. Население мира приближается к восьми миллиардам, экосистема рушится, вымирание достигло беспрецедентного уровня; древние племенные споры и верования продолжают сеять войну и рознь; крупнейший когда-либо виденный айсберг откололся от Антарктического шельфа и уплыл в море… Тем не менее мы живем в состоянии отрицания касательно состояния нашей планеты и нашего места в этой картине. Из этого первичного бульона тревоги и беспомощности я проснулся однажды утром и этот фильм излился из меня как лихорадочное сновидение.
Так что фильм можно рассматривать как размышление на тему конфликта между природой и культурой. Культуры рождаются и умирают, но природа пребывает вечно… В этом же фильме, наоборот, природа умирает, а Логос возрождает мироздание из пепла. Вот только какой мир можно построить исключительно силой слова на пепелище сгоревшей планеты? Разве что мир виртуальной матрицы. Возможно, именно поэтому в конце фильма мы видим новую хозяйку дома, далеко не такую прекрасную, как Дженнифер Лоуренс.
«мама!» как сновидение
Если же рассматривать происходящее в фильме не как универсальную историю, а как сновидение индивидуальной психики, то о чем оно?
Сейчас уже мало кто помнит о том, что фильмы – это сны. Живые сны наяву, и это невероятно интересно.
На первый взгляд – о страхе материнства. В начале мы видим идиллические отношения, в которых жена полностью поглощена своим мужем-поэтом. Эту ситуацию очень хорошо описал Юнг в статье «Брак как психологическое отношение»: «В таких несколько запутанных натурах другой человек может легко потеряться, то есть он находит в них такое обилие возможностей для переживаний, что их вполне хватает, чтобы целиком поглотить все его интересы. Более простая личность оказывается ими окружена и даже попадает в их плен; она как бы становится поглощенной более сложной личностью, кроме нее она ничего не видит.
Поглощенный, по сути, находится целиком внутри брака. Он безраздельно обращен к другому, для него вовне не существует никаких серьезных обязанностей и никаких связывающих интересов. Неприятной стороной этого в остальном “идеального” состояния является вызывающая беспокойство зависимость от недостаточно предсказуемой, а потому не совсем понятной или не вполне надежной личности». Здесь дом символизирует отношения пары, и, обратите внимание, ни разу за весь фильм героиня не покидает его пределов.
И вот появляется чужак, постоянно требующий внимания и заботы, вносящий хаос и запускающий цепь событий, которые неотвратимо приводят к полному разрушению дома. На это намекает и название фильма, и навязчивые вопросы о том, почему героиня не хочет/не завела ребенка; кошмар о том, что ребенка отберут, о том, что ей придется всю жизнь отдавать, жертвовать, отказываться от себя…
Это история об опасности перекоса в рамках конкретной психики.
Вот что пишет известный юнгианский аналитик Валерий Зеленский: “Юнг зачастую размышлял о природе Эроса и Логоса как раз для того, чтобы указать, насколько порой коллективные образы маскулинности или феминности уродуют индивидуальность, невольно способствуя проявлениям ее односторонности.
Снова и снова Юнг подчеркивал важность связности Эроса для мужчин и направленности Логоса для женщин, приводя многочисленные примеры, когда пациенты оказывались в психологическом тупике – прокрустовом ложе коллективных норм-предписаний для того или другого пола”.
Проблема усугубляется тем, что в традиционном обществе женщине долгое время было отказано в обоих принципах – она считалась слишком глупой для Логоса (искусства, политики и науки), но и Эрос ее тоже был весьма ограничен. И это то, что мы видим в фильме, – «женщину, какой она должна быть», и то, к чему привело бы следование этим предписаниям.
Запрет на проявление агрессии у героини настолько силен, что она не способна отстоять свои границы, даже когда на них нагло недвусмысленно напирают. Ремонт и благоустройство своего дома (который в сновидении часто символизирует психику) она начала с верхних этажей, а до подвала (бессознательного) руки пока не дошли. Ну а пренебрежение витальностью закономерно приводит к исчезновению огня, страсти и секса из отношений.
Женские образы в женском сновидении часто представляют собой тень – все те черты, что сновидица отказывается признавать в себе. Героиня Мишель Пфайффер сочетает в себе агрессивность и сексуальность, которые героиня Лоуренс считает для себя неприемлемыми (вспомните два предмета, которые она выбрасывает с глаз долой – зажигалку и кружевные трусики).
Проблема с вытеснением в том, что со временем давление вытесненного материала только растет и, когда в конце концов плотину прорывает, человек, не имея опыта взаимодействия с данными энергиями, оказывается полностью ими захвачен (например, человек, всю жизнь отрицавший чувства, может оказаться в плену всепоглощающей и ослепляющей страсти). А героиня фильма, которая, по сюжету «не умея контролировать мужскую энергию огня» (ее еда пригорает, а сковорода обжигает ладонь), когда берет в руки зажигалку, моментально сжигает весь дом.
В статье «Женщина в Европе» Юнг пишет, что женщине необходимо приобретать мужские черты, иначе она окажется «захваченной устарелой, чисто инстинктивной женственностью, потерянной и одинокой в мире мужчин», а мужчина, в свою очередь, должен развить свою женскую сторону.
И я бы сказал, что фильм даже намекает на возможные пути решения. Когда героиня в первый раз спускается в подвал и подходит к замурованной двери, что-то стучится оттуда и в тот же момент в топке загорается огонь – не разрушающе-всесжигающее пламя, а теплый согревающий огонь домашнего очага. Когда же она наконец открывает эту дверь, за ней лежит темный туннель (коллективного бессознательного?), из которого появляется жаба. Будучи земноводным, она может олицетворять связь между двумя мирами: глубокими водами бессознательного и озаренной светом сознания сушей. А в сказке про царевну-лягушку она символизирует женственность, которая до поры была загнана в уродливую, навязанную извне форму.
«Именно заглядывая в самые темные части нашей психики, мы и находим свет», – будто подводит черту этим финалом режиссер Даррен Аронофски.
