Судя по всему, счастья все же нет. Хотя бы потому, что никто не знает, что это такое. Счастье, если о нем и можно говорить, у каждого свое, и для другого оно никакое не счастье. Но указание на то, что «у каждого свое», — это никакое не определение. Вспомним строки Евгения Баратынского:
Мы все блаженствуем равно, Но все блаженствуем различно. Уделом нашим решено, Как наслаждаться им прилично. И кто нам лучший дал совет — Иль Эпикур, иль Эпиктет.
Воплощения счастья по Эпикуру, любителю наслаждения, и стоику Эпиктету, жесткому аскету, совершенно различны. История осмысления счастья — это история примирения этих двух точек зрения. Мы видим, что эти взгляды сосуществуют друг с другом с трудом, в постоянной борьбе.
СКЕПСИС
Возьмем, например, такой популярный издательский жанр, как «словарь афоризмов и крылатых слов». Открыв раздел «счастье», мы легко убеждаемся, что главная фигура этих афоризмов — скепсис. Часть авторов с сомнением относится к самой возможности обрести счастье: «Задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира» (Зигмунд Фрейд). Другие даже если и допускают, то как нечто хрупкое, быстро проходящее и ненадежное: «Счастливой жизни нет, есть только счастливые дни» (Андре Терье). В желании счастья можно увидеть даже некий спектакль: «Нас мучит не столько жажда счастья, сколько желание прослыть счастливцами» (Франсуа Ларошфуко). Одним словом, нет почти никого, кто признавал бы за счастьем полноценное и безоговорочное право на существование, ясно и прямо говорил бы, что это нечто реальное, ощутимое, длительное. Почти везде — сомнение, ирония, отрицание. Сейчас в современном обществе разговор о реальности счастья, тем более о «формуле счастья», целиком и полностью перешел в зону ответственности «желтой» литературы и прессы. Ответственный ученый может говорить о счастье только как о фикции, как о психологическом конструкте. Можно разбирать, как функционирует это понятие в текстах, но, сталкиваясь с реальностью, мы обнаруживаем всякий раз, что оно ускользает от нас, уничтожает себя, растворяется.
ПОЛЮСА СЧАСТЬЯ
Итак, мы говорим о счастье не как о реальном феномене, а как о неком понятии, сконструированном в процессе коммуникации, порождающем определенные аффекты. Они-то, собственно, и наполняют понятие счастья определенным смыслом, обеспечивают его существование. Счастье кормится только эмоциями, а никак не логикой, все интеллектуальные построения вокруг него рушатся, как карточные домики. Иначе говоря, представление о счастье как о состоянии возможно, определение счастья — крайне затруднено.
ДЛИТЕЛЬНОЕ И МГНОВЕННОЕ
Все представления о счастье построены на том, что это состояние более или менее длительное. Трудно примириться с тем, что счастье может быть мгновенным. Но здесь мы сталкиваемся с большим количеством соображений, которые, в сущности, хоронят наши надежды на продолжительность переживания счастья.
«Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету», — говорит Пьеру Безухову другой персонаж «Войны и мира» Платон Каратаев.
Но обладание в любой сфере обречено на быстрое охлаждение. Ожидание, предвкушение счастья принято описывать как нечто достойное и приятное, в то время как обладание — как разочаровывающую фикцию.
ЗЕМНОЕ И ВОЗВЫШЕННОЕ
Самое простое понимание счастья приравнивает его к благополучию. Этот прагматичный подход дает возможность заняться исчислением счастья для отдельных групп населения, культур и целых стран. В основу подсчетов кладется сумма факторов, которые обеспечивают безбедное, здоровое и положительное моральное состояние (1). По результатам исследований, например, Россия занимает в списке счастливых стран не самое почетное 172-е место, Украина — 174-е. Недалеко вперед ушли процветающие страны так называемого золотого миллиарда: например, Франция — 129-е место, США — аж 150-е. Наоборот, нищие Колумбия, Коста-Рика, Панама и Гондурас — в первой десятке. Вот так, «не родись богатым, а родись счастливым»!
Но такое «мещанское» понимание счастья мало кого устроит. Для многих счастье — нечто, связанное с «пиковыми» переживаниями, вдохновением и творческой самореализацией. Сторонники «возвышенных» представлений о счастье презирают «посюсторонние» признаки «счастливой жизни», им подавай экстаз, выход за пределы приземленной суеты. Такое счастье не поддается исчислению, цифра его убивает. Опять мы видим, что представления о счастье не сводятся к единому основанию.
КАК СЧАСТЬЕ СЕБЯ УБИВАЕТ
Одна из важнейших тем, связанных с понятием «счастье», — тема обладания. Что-либо заполучить, соединиться с неким объектом, приобрести в свою собственность, получить над чем-либо власть. Так вот, это обладание, как мы видим по множеству свидетельств и соображений, и есть главный враг счастья. Получив что-то в свое распоряжение, человек склонен этим быстро пресыщаться. Главная составляющая проекта «счастье» противоречивым образом несет в себе опасность его «убить». Но и без него — никак. Наибольшая полнота обладания заключена, надо полагать, в богатстве. Все мыслимые тексты, посвященные морали, сходятся на том, что богатство и счастье — вещи несовместимые. Богачу и в рай дорога трудна (легче в игольное ушко), и земная жизнь тяжела. По словам защитницы капитализма Айн Рэнд, предприниматели — «осуждаемое и гонимое меньшинство», которое остро нуждается в защите.
СЧАСТЬЕ ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ: РАЙ, УТОПИЯ, ЭКЗОТИКА
Может ли быть счастливым отдельный человек, когда другие люди вокруг него несчастны? Персональное счастье вряд ли возможно на фоне общего несчастья. Поэтому проектирование счастья испокон веков совпадало с социальным проектированием. Эти проекты помещались в недосягаемых местах, потому что всюду, где ступала нога человека, счастье, по странному стечению обстоятельств, исчезало незамедлительно. Итак, в страны счастья можно было попасть после смерти, то есть в рай, или в воображении — утопия.
СЧАСТЬЕ, УМ, ДАР
По всем известным представлениям, эти два понятия очень плохо сочетаются друг с другом. Счастье рассматривается как нечто примитивное, заурядное. От большого ума и бед много. Интеллектуальная «продвинутость» согласно распространенной житейской мифологии предполагает большой уровень рефлективности. Блестящий ум во всем найдет изъян, любой повод для непосредственной радости поставит под сомнение. Эти представления мы находим уже в Священном Писании: «Во многой мудрости — много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Эккл., 1, 18). Французские классики афористики сформулировали это не менее выпукло: «Со счастьем дело обстоит так же, как с часами: чем проще механизм, тем реже он портится» (Никола Шамфор).
Художническая одаренность тоже ложится на ее обладателя тяжким грузом, а если и приносит радости, то редко и помалу. Все жизнеописания артистов повествуют о долгих и мучительных поисках идей и форм. Успех и слава чаще всего расцениваются как преходящие и несущественные, а то и как что-то вроде проклятья, которое лишает здоровья и покоя. В жертву искусству приносится часто все, что относится к банальному набору счастья: семья, здоровье, достаток. Артистическое дарование не может пройти бесследно и для душевного здоровья. С древних времен считается, что большой философ и одаренный поэт больше подвержены меланхолии, чем обычные люди (2).
Одним словом, ум и талант, вроде бы надежно гарантирующие счастье, пересекаются с ним на самом деле очень редко.
СЧАСТЬЕ — НЕМНОГО ТРАНС
Очень важный аспект в представлениях о счастье относится к психологии состояний. Состояние счастья можно помыслить как нечто среднее между трансом и тем, что можно назвать активным бодрствованием, своего рода полутранс. К большому трансу (например, вызванному применением психоактивных веществ или сформированному психопрактиками) относится примерно так, как сигарета — к дозе сильного наркотика.
Так вот, транс — это тоже дело в высшей степени преходящее. Такой конструкт, как счастье, призван его продлить. Оно, как и «любовь», «свобода», «вера», — своего рода плацдарм для развертывания таких состояний. Но и это соображение тоже не может претендовать на статус достойного определения понятия «счастье». Это скорее штрих к портрету, остающемуся неясным, непрорисованным.
ЕСЛИ ОНО ЕСТЬ, ТО В КАКОМ ВИДЕ?
Итак, счастье ускользает от нас по всем направлениям. Мы не знаем, чем оно является на самом деле, ибо все известные и мыслимые его определения никуда не годятся. Расхождения не только о том, что это такое, но и как подходить к пониманию этого дела. Негативное или позитивное, наслаждение или долг. Почти все из тех, кто писал о счастье, сходятся в том, что если оно и есть, что маловероятно, то быстро исчезает, уничтожая само себя. Оно просачивается сквозь пальцы, стоит нам его хоть немного ухватить и пощупать.
Но конечно, ни автор этих правдивых строк, ни кто-либо другой не возьмет на себя смелость с окончательной ясностью сказать, что «счастья нет». Этот вопрос невозможно решать вообще, каждый его решает для себя. Могу даже сказать, как я поступаю. «Отсутствие надежды — это предотвращенное поражение». Этот афоризм Карла Ясперса висит у меня над письменным столом и служит мне подсказкой. Счастье, полагаю я, начинается там, где кончается его ожидание. Боюсь, что далеко не все готовы разделить такую позицию.
Искусство быть счастливым Знание — сила, № 12, 2006 с. 4 — 10