Загрузка...
АКТУАЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ
Ольга Маховская
Крушение самолета советского производства недалеко от места и в преддверии годовщины массовых расстрелов поляков советскими офицерами под Катынью преподносится как трагическая случайность. Однако от такой рифмы трудно отмахнуться – слишком дорого за нее заплачено.
Трагические сценарии исторических событий обладают огромной притягательной силой и могут действовать роковым образом, настигая тех, кто маниакально к ним возвращается, чтобы проникнуть в тайны и прикоснуться к вечному. Историки это знают лучше, чем психологи.
Страхи записаны в коллективном бессознательном. Бессознательному не нужны специальные распоряжения и указания от руководства страны. Ответы уже есть в сценарии, записанном на подкорке участников мистического действа. Как сработал «человеческий фактор» перед крушением, можно объяснить на примере мистической игры в гадание на блюдце. Когда за столом собираются люди, чтобы задать вопросы духу покойного, их руки движутся синхронно, а ответы бывают на удивление однозначными. Ответы содержатся в вопросах и предписаны чудовищной миссией духов предвещать смерть. Если бы они спросили духа: «А трагедия повторится?» – «Повторится…» – ответил бы эхом дух. Если за штурвалом люди с комплексом исторической жертвы, они не расслышат диспетчера, они услышат другой «внутренний голос». «Садиться ли мне сейчас?» – «Садиться! Сейчас!»
Сила сценария пропорциональна величине горя, а горе поляков по невинно и подло погубленным соотечественникам, кажется, только нарастало со временем. Рухнувший самолет с лучшими, избранными народом же, поляками воспринимается как жертвоприношение в память о Катыни. Если учитывать стремление теперь уже покойного руководства во что бы-то ни стало провести самостоятельные поминальные мероприятия. Несмотря ни на что, чего бы это ни стоило. Туман, разногласия, дурные предчувствия, сопротивление российской стороны. «Несмотря ни на что и чего бы это ни стоило» – плохая установка для дальнего перелета, оправданная разве что в военное время. Может, память о жертвах войны (прежде всего войны, а потом уже советского режима) и заставила их вести себя с сопоставимой дерзостью в сложных погодных обстоятельствах? Но ведь говорят же, что богу богово, а кесарю кесарево…
Смерть близких людей может погрести нас под спудом горестных воспоминаний, если не оставить ее в прошлом, то есть не дать угаснуть образу, затихнуть боли. В противном случае трагические сценарии могут стать родовым проклятием.
Новая отрасль психологии – психогенеалогия указывает на удивительную и роковую повторяемость сходных уходов от поколения к поколению. Трагическая и оплакиваемая гибель одного родственника перекликается со смертью кого-то из его потомков, причем совпадают обстоятельства, даты и годы жизни. Открытия последних лет показали, что биография предка может стать семейным мифом и предопределить судьбу других, даже не встречавшихся с ним потомков. Мы наследуем не только гены, но и мифы, причем самые страшные из них становятся самыми сильными, именно потому, что они завершенные. Завершенный жизненный путь становится предписанием, присваивается семейной памятью как один из вариантов развития событий.
Завершенные сценарии нужно оставлять. Им нечего сказать, кроме: «Смерть – это реальность, а не наш детский страх, который можно отработать, совершив поклонение погибшим предкам».
Иначе: «Души предков не только зовут, но и призывают».
