Психоисповедь Ивана Охлобыстина

На интервью Иван Охлобыстин пришел в белом халате. Все потому, что встреча проходила в съемочном павильоне сериала «Интерны». С таким доктором есть о чем поговорить – и не только о болячках. Разговор с таким неординарным человеком, в котором одновременно уживается талантливый актер, сценарист, священник, психолог, любящий муж и внимательный папа, а также мыслящий и остроумный собеседник, мог бы длиться бесконечно. Если бы не график съемок. Все его рассуждения настолько емкие и лаконичные, что их вполне можно использовать как готовые рецепты.

ПСИХОЛОГИЯ: Иван, вы сейчас востребованный актер, у вас все есть: успех, семья, дети. Посещает ли вас ощущение счастья и полноты жизни?

ИВАН ОХЛОБЫСТИН: Да, но это ощущение не покидает меня с момента, когда я женился.

П.: Но некоторые люди считают, что в браке любовь уходит, а остаются рутина, быт, взаимные обязанности…

И.О.: Она не уходит, она преобразуется. Брак — это сложная конструкция, причем она зависит от фактора времени. Есть временные интервалы, когда люди друг друга терпят, сначала один терпит — другой любит, потом наоборот — другой терпит. Если это нормальная пара. На это накладывается быт, конечно, притупляются чувства. Это не первое касание, не первый поцелуй в пионерском лагере, но это новый взгляд вообще на отношения как таковые. Человеческая близость, физическая близость — естественны. Потом, наверное, наступает что-то иное, но, как правило, это связано с плохим питанием. (Смеется.) Мне грех жаловаться, я не знаю, что там бывает потом. Я, видимо, ем хорошо. Я принимаю мир таким, какой он есть. Мы с моей женой вышли на такой уровень отношений, когда я уже, собственно, не понимаю, где я и где она. Она полная противоположность всего, что есть во мне. Попытаюсь сформулировать… Например, у нее первый ответ всегда «нет», я с этим научился бороться, психология помогла. Я понял, что надо сразу соглашаться, а противоречивая женская натура сразу выдает: «Чего это он согласился так быстро? А может, надо было сказать «да»?» Подумает и говорит: «Да, я с твоим планом согласна».

П.: У вас 6 детей, большая дружная семья. Что помогает налаживать такие хорошие отношения в семье? Стоит ли детей обучать психологии?

И.О.: Мы иногда с девчатами практикуем цыганский гипноз. Это гвоздик в стене. Кто дольше будет смотреть, не моргая, на этот гвоздик, тот и победит. Единственный способ продержаться дольше — это думать о нем, это похоже на йогу. А психологии как таковой их обучать нельзя, потому что сначала человек должен сформироваться. У него должна появиться собственная базисная мировоззренческая позиция. И уже потом он должен будет найти свой механизм взаимодействия с миром, и вот там уже нужно знание психологии. Я прагматик. Бессмысленно сейчас, кроме таких шутейных игрушек, что-то им рассказывать о психологии. Нужно все-таки, чтобы они еще подросли, потому что они пока не усваивают больших конструкций. Но я даю им какие-то жизненные советы, они тоже имеют психологическое влияние. Например, Анфиса жалуется мне: «Нас путают, называют ее Анфисой, а меня Дусей». Я говорю: «Это замечательно, это клево! Вот если бы у меня был брат и меня бы называли его именем, я бы, наоборот, соглашался. Представляешь, как запутать всех можно». И они стали это делать, и очень быстро этот конфуз у них исчез.

А потом они все разные. К каждой нужен свой подход, и не каждая нуждается в этой науке. Есть третья дочка, Варя, она вообще не нуждается, чтобы ее обучали психологии. От нее сразу ударная волна идет, силовое поле. И ты находишься в восхищенном обаянии перед этой маленькой толстой плюшевой девочкой. Причем это не только мое родительское мнение, это опыт и людей сторонних. А Дуся, девочка постарше, патологически харизматична. Дуся — это конструкция Маргарет Тэтчер, это выверенные шаги, это английский стиль. Так как у девочек сейчас начинается активная фаза ознакомления с внешним миром, я им подарил айфон. Миша Ефремов, крестный Анфисы, подарил Анфисе. Дуся стала завидовать — я подарил Дусе. Варя пришла, сделала большие глаза, захлопала ресницами, я понял, что и от этой траты не уйти. Но закачивать туда что-либо могу только я. Так они у меня посмотрели постановку с Грибовым 1932 года, мхатовскую. Дети — они же как маленькие зверьки. Вот им может что-то не нравиться, но лень и природное любопытство, свойственные всем живым существам, заставляют их по 30 раз смотреть, даже если не нравится. Потом я туда закачал уже посложнее конструкции: «По лезвию бритвы», «Гаттаку», «Матрицу», «Эквилибриум». И так они у меня возрастали. Где-то я прокладывал какими-то милыми вещами, как «Чарли и шоколадная фабрика». Вот так малопомалу я ввел их в курс, так же поступил и с музыкой.

П.: Как вы считаете, может ли психология, психотерапия сочетаться с деятельностью священника, как-то дополнять ее в психотерапевтическом плане?

И.О.: Почему дополнять? По сути дела у современной психотерапевтической практики самое надежное основание, базис — опыт исповедального толка. Это то, что накапливалось тысячелетиями. В институт церкви люди же приходят. Это как синдром попутчика, когда можно сказать чужому человеку больше, чем кому-то. А здесь еще система некая. Это многосотлетний клинический опыт, поэтому на него можно полагаться. И психологи, как правило, обращают на него внимание. Волей-неволей, когда священник исповедует — это психотерапевтический сеанс, потому что если ты не сопереживаешь своему собеседнику — он это чувствует, если ты сопереживаешь собеседнику — то ты с ним уже работаешь и начинается своего рода сеанс. Так что не вижу никаких камней, не то что конфликтов, разницы не вижу, скажем, в технической части.

П.: А как же проповедь? Все-таки в православии есть не только исповедь, но еще и проповедь.

И.О.: Проповедь мы не можем сделать доминирующей, потому что это нарушает главный принцип ортодоксального христианства. Человек должен прийти к Богу только сам и только свободным, в ином случае это будет насилие. У нас вот, заметьте, даже чудеса носят деликатный характер: ну да, встречается — иконы мироточат, ну да, кто-то исцелился. У нас нет, как в Европе, истерики по этому поводу, не афишируют это на уровне какого-то местного верования. Это не потому, что мы не владеем источниками, чтобы проинформировать сообщество, мы считаем, это неделикатно. Вот если бы я встретил Архангела Михаила сейчас, то остаток своих дней я провел бы рядом на Рогожском кладбище, пробивая лбом кафель. Но был бы это мой выбор? Нет, это было бы уже насилие, поэтому чудо в каком-то роде тоже является насилием.

П.: Как вы думаете, насколько священнику необходимо знание современной психологии?

И.О.: Ну, среднестатистический священник знает и гештальт, и основы НЛП. Во всяком случае, какие-то базисные знания у него есть. Очень многие не практиковали, а, скажем так, знакомились с Эриксоном, то есть с гипнотерапией. Люди интересуются, это все-таки их профиль. Священникам нужно владеть подобными практиками. Так же как, например, в церкви должна быть аптечка, мало ли кто палец порежет. Так должен быть и человек, чтобы вывести другого человека из стресса. Потому что часто в церковь попадают люди в состоянии стресса. Я за приход к Богу из чувства благодарности, но чаще к Богу приходят из-за страха.

П.: Есть ли какие-то психотехники, которые в корне противоречат православию?

И.О.: Да, гипнотерапия в своей, так скажем, не строго регламентированной части. Мы противники использования гипнотерапии в качестве лечения. Мы считаем, что чем меньше будет человек проникать в сознание другого человека, тем меньше будет путаницы и рисков, потому что это очень тонкая структура человеческого бытия.

П.: Иван, вы так увлечены научными и футуристическими идеями, а что вы думаете о будущем психотехнологий в плане влияния на людей?

И.О.: Кардинально! Я вообще думаю, что это будет революция. В скором времени, а сейчас мир находится в некой паузе. Вот есть альтернативное воззрение, есть церковь, в исламе — мечеть, есть буддийский храм, есть синагога. Вот есть они, и есть некое философское пространство общих верований. Оно, как правило, утилизировано по тезисам. Этой нишей раньше занималось течение нью-эйдж. Но это больше для скучающих дамочек. А сейчас появилась новая форма. Сейчас за образование новой мифологемы — философской, психологической, мировоззренческой — взялись люди, близкие науке и любящие науку как таковую. Термины меняются, это немного технократично выглядит. Ответы короткие и сущностные. Пример: трансерфинг (1) — это в принципе подбитая платформа различных других течений. Это метода, она реально работает. Единственное, что может человеку помешать получить от этого результат, — это лень. Я с детства практиковал нечто подобное, но не знал, что это так называется. Позже познакомился с трансерфингом, мне понравилось, но я опираюсь больше на исихастов. Опыт исихазма 2 — это опыт монахов священной горы Афон. И у них большой опыт в практиках. Кстати, йога в том виде, в котором мы сейчас ее видим, образовалась в конце XIX — начале XX столетия, это трофей от колониальных войн в Индии. Я за то, чтобы люди практиковали и развивались внутренне и эволюционировали в этом плане. Психология этому помощник.

П.: Какие конкретно технологии помогают вам?

И.О.: Сталкинг — визуализация, но плотная визуализация со всеми сопутствующими атрибутами.

П.: Вы имеете в виду визуализацию того образа, который хотите?

И.О.: Если так совсем облегчить, то проблема каждого практикующего заключается в том, что он не всегда в состоянии сформулировать, чего именно он хочет добиться. Но это должно быть общее состояние, там же все очень сложно.

П.: Иван, вот у вас есть в этой области свой психотерапевт? Кроме вашего духовника. Человек, который бы вас консультировал в области психологии. Может быть, коучер?

И.О.: Коучера нет, мой коучер — это мой духовник. Непостижимым образом я решаю рядом с ним вопросы, которые не мог для себя решить много дней, с помощью самых изощренных психологических метод. Как в единоборствах: побеждает не стиль, побеждает человек. Так же как и среди практикующих психологов, психотерапевтов побеждает не теоретик, а практик — и тоже по какой-то одаренности. Бывают люди, они просто сидят рядом, а ты просто им говоришь, говоришь, говоришь. Он как реактор рядом с тобой, и вроде «ни о чем» поговорили, а стало легко. Благодатные люди, от которых исходит свет, у меня духовный отец такой.

П.: А какова ваша миссия?

И.О.: Оптимизатор реальности для тех людей, кому это нужно.

П.: А цели этой оптимизации?

И.О.: Помочь людям не наделать ошибок, глупостей. Быстрее, чтобы не теряли столько времени на поиски того, к чему уже тропы прокатаны.

П.: То есть вы знаете этот путь?

И.О.: Это не выглядит так плохо! (Смеется.) Только если ко мне обращается человек…

П.: Может, вы и нам подскажете? Например, некоторые женщины считают, что основное их счастье в том, что они правильно выйдут замуж. Если они этого не сделали, то жизнь не удалась…

И.О.: Усилиями мозга надо обратить внимание на детальки. Барышне нужно все сложить сформулировать, применить чужие примеры. И вот хотя бы примерно представить, как это должно быть, потому что реальность не принимает абстракцию. А в принципе как таковая метода — это литературный подход. Идеальный текст должен звучать примерно так: «Он шел по щиколотку в теплой грязи в направлении виднеющегося впереди соснового бора, где оглушительно верещал коростель. В воздухе явственно пахло жженой резиной, было холодно». То есть тактильные, аудиальные, визуальные ощущения мозга. И молиться.

П.: Если бы вы могли из своего настоящего написать письмо себе в прошлое, что бы вы написали? Или не писали бы его вообще?

И.О.: Ну не знаю, я бы, наверное, туда закинул бы что-нибудь, что можно было бы пожрать. А писем бы не писал, потому что письмо — это эффект бабочки. Произошло плохое и хорошее, было много хорошего, было много плохого. Ни от чего нельзя отказываться. Потому что, если бы я отказался, все повернулось бы неизвестно каким образом. Ну, реально заново построилась бы схема: я не встретил бы Оксану, предположим, у меня не было бы детей, я не познакомился бы с теми людьми, которые вместе в Оксаной появились в моей жизни. У меня была бы другая жизнь, и неизвестно, была бы она. Так что ни от чего отказываться нельзя.