Невроз музыкалки

В этой статье я использую термин «невроз» не в его основном значении – «болезненные переживания/ощущения, имеющие психогенную природу», а в более бытовом. Невроз – привычная реакция человека на некие обстоятельства, когда-то принесшая облегчение и пользу, впоследствии потерявшая какой бы то ни было смысл.

Помните старый-престарый анекдот про маленькую красную сковородочку? Когда юная жена пускается в расследование, с какого такого перепуга необходимо обязательно отрезать хвостики у сарделек, то в конце концов приходит к прабабушке своего мужа, которая с удивлением спрашивает: «А что, моя маленькая красная сковородочка еще жива?» Берусь доказать, что с обучением наших современных детей игре на музыкальных инструментах в формате музыкальной школы дела обстоят примерно так же. То есть мы имеем дело с неврозом. Только под руками у нас не бездушные сардельки, а вполне себе живые люди, довольно сильно травмированные тем, что раньше служило выживанию.

«Девочка, хочешь заниматься музыкой?»

Саму меня, что называется, бог отвел: до ближайшей школы было семь собачьих перегонов, возить было некому. Поэтому – частные уроки с большими перерывами с 4 до 16 лет, только фортепиано, никакого сольфеджио (жалею), хора (очень жалею), отчетных концертов и экзаменов (счастлива, ура-ура, ненавижу выступать). Возможно, именно по этой причине я всю жизнь играю, таскаю за собой пианино, гитару, постоянно слушаю музыку и даже возвращалась к учебе примерно лет в 40. Да еще всех подруг привлекла, до кого смогла дотянуться, у нас собрался небольшой класс одного учителя, мы устраивали «квартирники», обсуждали произведения и в целом отлично проводили время.

Но вот как психолог я слышу тему «главный ужас моей жизни – музыкалка» постоянно. Люди просыпаются по ночам в холодном поту, с криком, в состоянии панической атаки, когда им снится вот это все: концерт, урок, сцена. Захлебываясь слезами, взрослые успешные женщины рассказывают, как их избивали ремнем, отказывали в еде и сне, в более «мягком» варианте – лишали общения с друзьями или родителями за невыученные задания по музыке, плохие оценки по муздиктанту. Как они выходили на подгибающихся ногах на сцену, как их рвало перед зачетом, знаю несколько случаев, когда дети совершали попытки суицида, лишь бы избавиться от ненавистных занятий.

И все эти мучения ради чего? Чтобы ребенок мог при гостях сыграть Революционный этюд? Очень мало кто из гостей вообще согласен слушать классическую музыку без запроса, а уж аргумент «вот придешь в компанию, сыграешь – и все ахнут» давно пора запретить. Бабуль, ты как себе это представляешь, я что, на свидания буду с роялем под мышкой ходить? Или в кустах его искать? Что за чушь доисторическая?!

Вот именно: доисторическая. Сейчас расскажу.

Музыкальное образование как культурный феномен

Примерно с античных времен и до XVIII века навыками игры на музыкальных инструментах владели исключительно и только профессионалы: это была более-менее уважаемая работа. Гетеры, придворные и бродячие музыканты, церковные органисты были членами разнообразных гильдий, таких же, как у сапожников или палачей.

Хотя в сватовских росписях мы довольно часто встречаем примечание со звездочкой: «девица Такая-то, и красива, и умна, и приличного рода, а еще играет на лютне/флейте/арфе». Дополнительный бонус: будущий счастливый супруг не будет мучиться от скуки вечерами, а сможет культурно отдохнуть. (Вот тут поставим в мысленном списке первый флажок: музыкально образованная девушка имеет преимущества на брачном рынке.)

Мальчикам образование давали сугубо прикладное, практическое. Первые консерватории в Европе были учреждены с той же целью, что и консервы: хранение чего-то на долгий срок, в данном случае – сохранение жизни солдатским сиротам. Маленьких мальчиков забирали в музыкальные роты, обучали нехитрой премудрости барабанного боя или игре на визжащей флейте и отправляли на войну, коих тогда было в избытке. Вот и второй флажок: музыка как источник куска хлеба для осиротевшего ребенка.

В наше время это довольно долго практиковалось в виде музыкальных взводов в армии, поэтому до сих пор не последняя мотивация для мальчика – «в армии будешь в тепле на баяне играть, пока остальные плац ломом подметают».

В отсутствие радио, телевидения и интернета потребность в музыкантах всех мастей была просто необъятная. Скрипач не останется без куска хлеба и крыши над головой ни при каких обстоятельствах, мои еврейские предки знали это очень хорошо. Скрипка реально кормила. Поэтому, как только чуткое ухо улавливало первые визгливые, заполошные аккорды начинающегося погрома, в одну руку хваталась Книга, в другую руку – скрипка, детей на закорки – и бежать до следующего местечка, где нам также не рады. Но вот через недельку мэр выдает дочку замуж, а кто ж лучше сыграет веселый танец, чем Ицхак-скрипач? И детки у него такие ладные, воспитанные, тоже на дудочках подыгрывают, а дочки поют такими чистыми голосами, ладно, пусть живут, перебить всегда успеем.

Вот откуда идея «с роялем тебе будут рады на любой вечеринке», а вы что думали?

С доисторическим контекстом разобрались, теперь перейдем к нашему времени: советскому и постсоветскому.

Музыка для общего развития

Если до войны музыкой занимались только некоторые дети, из семей, которые «могли себе это позволить», то к семидесятым годам прошлого века посещение музыкальной школы стало практически обязательным, по крайней мере для девочек. Для мальчиков такой обязаловкой были спортивные секции. То, что ребенок посещает музыкальную школу, а не болтается без дела по улице, возвышало и приближало к привилегированному классу.

Опять же, эхо «богаческой жизни», знакомой только по книжкам и фильмам, по картинкам в хрестоматии по литературе: «Вечерний чай в интеллигентной семье». Девочка играет на пианино, родители с умилением на нее смотрят, из распахнутой двустворчатой двери с любопытством смотрит прислуга, пузатенький малышок в чепчике замер на руках у няни. На столе самовар, пирожки горкой, портреты предков на стенах, папенька в костюме-тройке, маменька с высокой прической. Лепота! Не то, что у нас: пельмени на кухне под орущий телевизор. Так пусть хоть деточка на пианино что-нибудь изобразит, «Турецкий марш» что ли…

Когда ребенка дошкольного возраста спрашивают (риторически, от него ответа никто не ждет): «Хочешь учиться музыке?» – обычно получают радостное «Да!». Но что имеют в виду родители, а что – малыш? Дети мечтают, что они будут ярко и громко бить по клавишам, петь, танцевать, а все станут им аплодировать и хвалить. Мы видим нечто подобное, когда маленькие дети имитируют игру: берут инструмент, дуют, стучат, дергают струны. Им очень нравятся звуки, которые при этом получаются.

Что подразумевают родители? «Ты будешь в течение семи-восьми лет чинно ходить на занятия пять раз в неделю по два-три часа, дома послушно репетировать, два-три раза в год мы будем ходить на отчетные концерты, папа будет это все снимать на видео, а мама утирать слезы платочком».

Как видите, цели и задачи не совпадают никоим образом. Дети хотят играть и получать удовольствие от процесса. Они ничего не знают о нарциссических устремлениях родителей. Если учительница попадется добрая и веселая – будет толк, если грымза-садистка – будут слезы, сопротивление, отбитый интерес.

Считается, что занятия музыкой развивают… Ну, примерно все развивают: память, математические способности, усидчивость, концентрацию, навыки публичных выступлений и даже языковой слух. Поэтому дети должны посещать музыкальную школу – и точка.

Кто бы спорил, я точно нет. Развивает. Так же, как вообще любые занятия ребенка со взрослым. Вы не знали?

Вот цитата из ценнейшей книги моей коллеги, дефектолога из Израиля Лары Шпильберг, автора пособия по развитию детей «Растут ли дети как трава?», в которой она описывает весьма занятный эксперимент.

«Вот в некоем конкретном случае в группе обыкновенных детей Instrumental Enrichment (инструментальное обогащение) – методика Реувена – давало прекрасные результаты. Разница была очевидна. Пока не пришел один сильно хитрый… а на самом деле, просто грамотный… экспериментатор. И не сделал давно теоретически обоснованный трюк.

Он разделил испытуемых не на две, а на три группы. Одной, как и раньше, ничего дополнительно не преподавал. Второй, как и раньше, преподавал внеконтекстную программу Instrumental Enrichment . А третьей, в те же часы, – старофранцузский язык. Просто так. Мог бы макраме, например.

Результаты в конце года были просты и внятны. Обе последние группы заметно отличались в лучшую сторону от контрольной. Одинаково отличались».

Вывод группы исследователей был до обидного прост: с детьми надо заниматься. Неважно, чем именно. Теперь мы знаем, что для успешного развития ребенку нужна прежде всего глубокая и надежная привязанность к значимому взрослому. И если этот заботливый опекун будет ребенка потихоньку, с любовью, пошагово обучать тому, чем владеет и горит сам, что составляет основную ценность его взрослой жизни, ребенок проникнется этой увлеченностью, пропитается ею, как губка.

«Шитье навсегда мой самый главный отдых, и ресурс, и удовольствие, там я ловлю восхитительное состояние потока и свободы. Почему? Потому что это было то единственное занятие, где я была вместе с мамой, только мы вдвоем. С четырех лет я стояла у ее правого локтя, внимательно наблюдая за каждым движением: сначала мне позволялось вынимать булавки, потом наметку, потом наметывать детали, переводить выкройки на блестящую скрипучую кальку… В 12 лет я уже вполне профессионально шила, немного этим зарабатывала, но главным было невероятное чувство близости и тепла.

Сейчас я могу встать очень рано, пока все спят, и к обеду уже будет готовое платье для внучки, сарафан очередной племяшке, наряд для театра вечером. И бонус, о котором мама вряд ли догадывалась, когда показывала мне, как чисто вытачивать воротник: пятерки по геометрии и физике. Мне не надо было долго рассуждать или доказывать теоремы, я просто видела, как пойдет сечение или куда направлен треугольник сил».

Почему ничего подобного не происходит у той огромной, необозримой массы выпускников музыкальных школ по всей стране? Почему вместо очень приятных, наполняющих и воодушевляющих ощущений в теле, которые сопутствуют по-настоящему творческим процессам, – спокойного глубокого дыхания, расслабленности во всем теле, концентрации внимания, ощущения полной осознанности – люди говорят о ровно противоположных переживаниях: о скованности и зажатости всех мышц, болезненных ощущениях в спине и руках, учащенном сердцебиении, иногда тошноте, полуобморочном состоянии – как только приходится приближаться к инструменту?

Все эти симптомы отчетливо сигнализируют нам: я в сильном стрессе, мне очень страшно, больно, меня «бомбит», как при атаке. Организм помнит о многолетнем насилии, с которым было связано обучение. Опыт унижения, очень часто – физических наказаний, изматывающих репетиций, больше похожих на коллективные экзекуции… И все это – под вывеской «прекрасное, возвышающее душу и развивающее ум искусство».

Мне кажется, что в системе музыкального образования в нашей стране, как в кривом зеркале, отразились все главные особенности отечественного бытия: насилие под видом заботы, толерантность к насилию во имя умозрительной высокой идеи, запугивание и унижение как единственный педагогический прием.

Некоторым все же невероятно повезло встретить своего учителя. Заинтересованного именно в тебе, доброго, внимательного, творческого. Чаще всего это были частные уроки, когда и учитель, и ученик чувствовали себя гораздо свободнее, не обремененные обязаловкой учебного плана и отчетного концерта. Тогда появлялось и удовольствие, и полет, и любовь к музыке. И именно эти взрослые люди теперь играют дома, и на отдыхе, и на вечеринках. Для них музыка стала тем, что было обещано всем: актом творения и вдохновения.

Так в чем же невроз? В том, что занятие, ранее служившее выживанию и повышению социального статуса, превратилось со временем в пустое и никому не нужное ритуальное действие.

Да, всегда были и будут дети, бредящие музыкой. Поверьте, их не надо стимулировать заниматься, напротив, палкой приходится отгонять от инструмента. Но заставлять и прогонять через этот травмирующий опыт всех поголовно только потому, что «так принято»?

Мне кажется, нам всем стоит задуматься о смысле и цели этого, без сомнения, благородного занятия.