Несравненная

Новая постановка Романа Виктюка по пьесе британского драматурга Питера Куилтера, написанной в 2005 г. Спектакль биографический – об американской певице Флоренс Фостер Дженкинс (1868-1944), которая напрочь не умела петь, но собирала толпы поклонников, среди которых числился и сам Карузо. Ее жизнь и история успеха противоречат логике: лишенная музыкальных способностей, но щедро наделенная дефектами речи, она покорила сердца миллионов людей и умерла после триумфального выступления в Карнеги-холл. Как такое могло произойти? В чем секрет «феномена Флоренс Дженкинс»?

Инакая реальность

В науке есть понятия «нормы» и «психической патологии», хотя что это такое – до конца не понятно ни психиатрам, ни клиническим психологам. И любая типология – условность, о которой договорились между собой специалисты, чтобы хоть как-то облегчить себе и так непростую научную жизнь…

Обычно нормой считается нечто среднее, самое распространенное и привычное. Но сразу же возникает множество вопросов. Даже критерий «нормального роста» становится спорным, что уж говорить о сложно измеримой психической реальности. В детективных романах Жоржа Сименона действие начинается в Париже 1930-х годов, и комиссар Мегрэ с его ростом 180 «на голову выше всех окружающих мужчин» и «сразу выделяется в толпе»… В наше время Мегрэ просто не был бы заметен. Да и женщины не отстают: за последние 50 лет манекенщицы выросли на 10 см, а похудели на 30%… Понятие «нормы» условно – и постоянно изменяемо, жизнь динамична.

Поэтому главный критерий психической нормы – сохранение контакта с реальностью, так называемое «адекватное тестирование реальности». Каждый человек имеет святое право на любые фантазии. Главное, чтобы он понимал, что это именно фантазии, детская игра, сохранившаяся после расставания с детством в нашем воображении. А вот если он путает фантазии и реальность, значит, они уже превратились в «фантазмы», нарушение тестирования реальности – возникла патология.

Но бывает так, что контакт с реальностью сохраняется, а реальность при этом воспринимается нестандартным образом. Не так, как окружающими людьми. Таковы все гении. Да и просто таланты. Если на голову падает яблоко, обычный человек выругается, а Ньютон еще и задумается о законах физики. Архимед не может просто спокойно принять ванну, как обычный древний грек. Что уж там говорить о Леонардо да Винчи, которому спокойно не жилось, все время что-то изобретал и творил!

Любой гений не вписывается в понятие «нормы» как чего-то «среднестатистического», но при этом не является «патологией». Потому что кроме «нормы» и «патологии» есть еще и «инакость». Как появление цвета в черно-белой картине мира, выход в 3-е измерение, в объем… В интернете вы можете найти смешную и мудрую пародию: черно-белый символ «инь-янь» поделен не на 2, а на 3 части – добавлены цвет и подпись: «инь-янь-хрень». Не все в мире можно типологизировать как хорошее-плохое, норму-патологию… Есть цвет, есть инакость.

Отверженные гении

Инакие люди не обязательно именно гениальны, они просто нестандартны, отличны от своего окружения. Это определяется:

1. Иногда врожденными свойствами, будь то к лучшему (родиться вундеркиндом) или к худшему (вспомните Фореста Гампа).

2. А порой – стечением внешних обстоятельств, волей случая, везением-невезением. Согласитесь, оказаться чернокожим школьником в африканской деревне или в сибирской – совершенно разные социальные ситуации для ребенка.

В любом случае ему придется принять на себя роль Инакого. Сценарная роль Инакого формируется с детства и длится всю жизнь… «Сценарная роль» – модель поведения, которую заставляет нас играть жизненный сценарий. С ним никто не рождается, он не имеет генетических предпосылок. Жизненный сценарий бессознательно формируется до подросткового периода, в зависимости от внешних обстоятельств, в которые попал ребенок.

Основная проблема Инакого – отвержение, с которым он постоянно сталкивается. Окружение его не принимает: агрессивно (вплоть до причинения физического вреда) или пассивно (избегает). Это инстинкт, а животные инстинкты в детях особенно сильны: все новое и отличное от привычного настораживает, так как может таить потенциальную опасность. Инакий – всегда чужак, ему не доверяют и боятся, а страх порождает агрессию. Инакие люди всегда отвергаются социумом. Даже полезные для человечества гении чаще всего получают благодарность после смерти, когда они уж точно для социума безопасны.

Инакому с детства трудно найти свою «стаю». Потребность в принадлежности – одна из базовых для человека, в одиночку наши предки не выживали. Сценарий взаимоотношений «я и группа» закладывается в детстве, самый значимый период – 7-12 лет. Инакий не принимаем группой, она его отвергает, причем без видимых на то причин: не за поступки и слова, а из-за нестандартности. Тогда ему начинает казаться, что с ним что-то не так, он начинает отвергать сам себя… Поэтому для инаких характерна аутоагрессия, вплоть до суицидальных намерений.

Право быть лебедем

Задача инакого – принять себя таким, какой ты есть. Конечно, это задача каждого человека, но инакому сделать это сложнее в силу постоянного отвержения. Ловушка для инакого – пытаться «быть, как все», подстроиться под окружающую среду. У него это все равно не выйдет, а от себя он откажется. Надо быть собой, видеть свою уникальность и ценность. И тогда есть шанс, что окружающие тоже ее разглядят и оценят по достоинству. Сказка про гадкого утенка учит нас именно этому: принять свое отличие от окружающих, индивидуальность, увидеть в себе лебедя, а не пытаться крякать. «Будь собой – все остальные роли уже заняты» (Оскар Уайльд, бывший как раз «инаким»).

Пример инаких – юродивые, которые всегда считались на Руси святыми, близкими к Богу. Слово «юродивый» не было ругательством, оно означало нестандартного человека, искреннего, аутентичного, тождественного себе, проводящего волю Божию. Святого.

Тот, кто увидел свое Истинное Я (Самость, говоря юнгианским языком, или душу, как называет ее религия), кто принял его, следует за ним, тот реализует свое Предназначение. И тот становится инаким, потому что наша Самость – индивидуальна, она не похожа ни на чью другую, как нет двух схожих жемчужин. Тот, кто живет на уровне Самости, достиг глубины и искренности, становится «юродивым» и «инаким», социуму он непонятен, потому что социум основан на других механизмах функционирования. Неслучайно святые отдалялись от «мирской жизни» – они становились дезадаптивными для социума.

Инакий, стыдящийся, стесняющийся своей инакости, становится изгоем. Инакий, принявший и отстоявший свою индивидуальность, не просто принимается группой – он становится в ней предпочитаемым, пользуется популярностью, может оказаться лидером. Многие вошедшие в историю люди, оставшиеся в памяти потомков, были именно инакими.

Несравненная Флоренс

Флоренс Дженкинс – самая что ни на есть инакая. Не похожая ни на кого – не случайно спектакль называется «Несравненная». Возможно, ее секрет в том, что она жила на уровне Самости и выполняла свое предназначение. Была юродивой. «Я могла бы жить без хлеба и воды, спать одна на голом полу. Но я не могла бы жить без музыки и зрителей», – говорила она. «Люди могут сказать, что я не умела петь, но они не могут сказать, что я не пела!» Тот, кто хоть раз оказался на уровне Самости, уже не может жить обычной «мирской» жизнью, у него меняется система приоритетов, социумная значимость «славы», «престижа» и «денег» уже не играют важной роли. Истинный мастер делает свое дело просто потому, что не может не делать…

В наше время нарциссических, поверхностных ценностей спектакль учит тому, что содержание важнее, чем форма. Возможно, именно в этом кроется секрет творчества Флоренс Дженкинс? И она давала слушателям нечто большее, чем чисто взятые ноты?..

Люди, живущие на уровне Самости, достигшие своего предназначения, порой рано уходят из жизни. Возможно, потому что «до срока» выполняют свою миссию… В начале спектакля героиня спускается «на грешную землю» с «небес», а в конце спектакля поднимается обратно: актер совершает такое вот символическое путешествие по декорации. Это метафора того, что Флоренс Дженкинс была не совсем человеком – то есть не была человеком в привычном социумном понимании этого слова. Тот, кто живет на уровне Самости, – инакий, он больше, чем человек, выше. И он своим примером помогает другим людям стать на шаг ближе к себе, искреннее, глубже. Трансформирует пространство вокруг себя. В спектакле вы увидите, что Флоренс Дженкинс окружали друзья, враги и те, кто страшнее обычных врагов, – враги, притворяющиеся друзьями. Но во взаимодействии с ней менялись они все…

Целительные метафоры

В спектакле много ярких метафор: например, прозрачный рояль, куда раскритикованная и обесцененная певица прячется в трудный для себя момент – то ли как в гроб, то ли как в материнскую утробу… К слову, древние люди вообще считали, что это одно и то же, и хоронили покойников в позе эмбриона. Но от своих проблем нельзя убежать: певица вся как на ладони… Вообще наши попытки отгородиться от проблем напоминают бегство кошки от привязанной к хвосту консервной банки: чем быстрее кошка бежит, тем сильнее банка громыхает…

Да, и я не оговорилась, Флоренс Дженкинс играет именно мужчина – заслуженный артист РФ, ведущий актер театра Романа Виктюка – Дмитрий Бозин. Это очень интересное ощущение, когда ты смотришь на взрослого мужчину атлетического телосложения, минимально загримированного, без попытки имитации женских форм – и видишь женщину! В этом чудо актерской игры, игры, о которой мы без слов договариваемся на время спектакля: актер обязуется изображать, а зритель – верить (сохраняя за собой святое зрительское право «не верить»). За это я и люблю театр: это место, в котором игра не просто уместна, она необходима. Я не люблю игру в обычной жизни. Есть то, чем играть нельзя, в чем нельзя фальшивить: нельзя играть чувствами другого человека, врать о любви, изображать сочувствие горю… А театр – место, где можно и нужно играть, и эта игра целительна.

Флоренс Дженкинс в «мужском» исполнении смотрится на сцене гармонично. Можно сказать, что внутри каждого мужчины есть женщина (юнгианская Анима), внутри каждой женщины – мужчина (Анимус), и это будет правдой. Можно сказать, что в чем-то мы все – андрогины, и это тоже будет правдой. Правда и то, что на каком-то уровне мы все – бесполы.

Театр Романа Виктюка – как Флоренс Дженкинс, инакий, отличающийся от других. А инакое никого не оставляет равнодушным, всегда вызывает сильные чувства, будь они позитивные или негативные. Это инстинкт, ориентировочный рефлекс «Что такое?». Как если бы в джунглях вдруг появился необычный новый зверь, и все остальные животные инстинктивно задались бы вопросами: «Ух ты, что это такое? Съедобное или несъедобное? А может, это оно хочет меня съесть?..» Поэтому отношение в обществе к театру Виктюка, как ко всему «инакому», эмоционально заряженное и поляризованное: обожание или отторжение.

Я бы сказала так. Театр – не просто игра, это игра режиссера со зрителями посредством актеров. А мне как зрителю нравится, когда со мной играют и меня удивляют… И режиссеру Р. Виктюку это удается.

P.S.:

Сюрпризы ждут вас с самого начала спектакля. Подсказка: как только действо начнется, внимательно смотрите на сцену!

Фото предоставлено Театром Романа Виктюка.