Загрузка...
Мы привираем родителям: «Кто курит? Я? Мам, ну ты что?», начальству: «Я в пробке застрял! Минут 20 еще стоять, точно!», детям: «Смотри, что тебе Дед Мороз принес, ты рад?» Нас обманывают правительство, банки, операторы мобильной связи, коллеги. «Нет правды на Земле, но правды нет и выше», – написал «наше все» Александр Сергеевич Пушкин…
Так устроен этот мир, и ничего не поделаешь. Но почему тогда факт, что родной и любимый ребенок позволил себе солгать, вызывает такую бурю эмоций, от гнева и ярости до полнейшего отчаяния и сокрушения в печали? «Как он мог?! – горестно вопрошают потрясенные родители. – Мы что, мало его любили? Или, наоборот, избаловали? Почему этот ангел с ясными глазками нагло врет нам в лицо и даже не краснеет?»
Странные вы люди, ей-богу. Почему-почему, да потому… Возраст у него такой. Ну и некоторые попутные обстоятельства. Впрочем, давайте лучше разберемся по существу и на конкретных примерах.
Патологические лгуны или просто фантазеры?
«Она патологическая лгунья! Вы можете ее продиагностировать и сказать – у нее наследственность такая или что? Что я только не делала, и наказывала, и била, и рот мыла с мылом – ничего не помогает! Смотрит в глаза и продолжает врать!»
Женщина, пришедшая на консультацию, почти кричит, потом ее голос срывается, и она начинает всхлипывать. Я пока молчу, жду продолжения. Не успела еще ничего спросить – ни возраст девочки, ни темы ее безудержного… творческого обращения с фактами, скажем так. Только успела ответить «Да?» – и из мамы «хронической лгуньи» полилось.
«Она выдумывает бесконечно: где была, что делала, с кем дружит, чем кормили в саду. Какие-то замки, заколдованные принцессы, мальчик, с которым она целовалась. Недавно рассказала, что папа приехал за ней на огромной белой машине, а вместо двигателя – дракон. Скажите, это шизофрения? Зачем она это выдумывает? Чего ей не хватает? У нее все есть, мы ее любим, все ей покупаем, водим в секции с кружками, как отбить это идиотское вранье?»
Вот и появились факты. Обвиняемая – девочка садовского возраста (пять с половиной лет, как потом выяснилось), полная семья, есть старший брат. И она не врет, она фантазирует. В самом прямом смысле слова, как в старом рассказе Носова. Ничего особенного, обычные придумки маленьких девочек о розовых пони и облачных замках. Я бы напряглась скорее, если бы этих историй не было. Что ж маму-то так штормит? Ведь она рассказывает так, как будто поймала дочь за поджариванием на свечке бабушкиной любимой канарейки. Бьет малышку и моет ей рот с мылом! Мне казалось, что подобные воспитательные меры ушли в прошлое вместе с публичными порками.
Нищета… на красной дорожке
Мама слегка успокаивается, делает несколько длинных судорожных вдохов-выдохов и рассказывает дальше, уже более повествовательно.
«Мне таких трудов стоило вырваться из нищеты, в которой мы жили, вот как в сказке “жили они в ветхой землянке”. Отец пил, потом сел за убийство по пьяни, нам стало немного спокойней, только мамка дралась очень, могла на пол повалить и ногами топтать. Ни за что, просто потому, что настроение плохое. А потом я встретила Игоря, мы поженились, это было такое счастье! У него тоже семья сложная, отец военный, Гарик иногда по три дня дома не ночевал, боялся. В 14 лет сбежал, поступил в училище, где общагу давали. А теперь у него свой бизнес, фирма, международные контракты, поездки и все такое.
Вот я и не пойму, чего Юлька сочиняет! У нее же все есть, я о таком даже не мечтала! Да меня мать убила бы просто, если бы я хоть раз заикнулась о том, что стану известной актрисой и меня будут во всем мире в кино показывать».
Это уже ближе к делу, и я узнаю, что девочку отдали учиться в профессиональную хореографическую студию, шесть дней в неделю по три часа, растяжки, станок, танцы и прочие прелести балетной школы. То есть, похоже, идея блистать на красной дорожке Голливуда не такая уж беспочвенная и мамой (хоть и бессознательно) поддерживаемая.
Когда напрямую спрашиваю, о чем криминальном врет пятилетняя Юля и что вызывает самое сильное негодование, мама, не задумываясь, отвечает – о другой жизни. Как будто она не она, а заморская принцесса.
«И еще очень боюсь, что она воровать начнет. Недавно из садика принесла кольцо. Настоящее золотое кольцо с камнем. Сказала, мальчик подарил. Я так ее отлупила, думала, она у воспитательницы стащила. Понесла кольцо возвращать, чуть со стыда не сгорела, а оказалось, что правда мальчик подарил, ему мать отдала какое-то старое кольцо “для помолвки”. Они ж там свадьбы чуть не каждый день играют. Тоже бесит».
В этот момент прекрасные черты молодой женщины как бы немного плывут и сквозь них проступает искаженное злобой лицо пропитой мегеры, ненавидящей себя, своих детей, весь этот мир, который так жесток к ней.
«Оксана, – пробую я вернуть обратно первоначальную собеседницу, – вот это сейчас кто говорил? Про “бесит” и “воровать”?»
«Мать. Почему-то она больше всего боялась, что я воровать начну. Не знаю, почему. Может, замечала, какими глазами я смотрю на других девочек, у которых и колготки белые, и банты, и портфель есть, и пенальчик с бабочками».
Постепенно проявляется история умной, красивой и очень забитой девочки, которой не повезло. Вот тот самый случай с Гадким утенком. Редкие кинофильмы про «красивую жизнь», книги, особенно «Алые паруса», какая-то на биологическом уровне непереносимость грязи, как было со всем этим выживать в бараке? Так же, как Ассоль: уходить в фантазии. О прекрасном принце, который увезет в свою прекрасную страну, о волшебном замке, о милых, воспитанных, хорошо образованных детках, о собственной карете…
К слову сказать, сила желания Оксаны была такова, что она исполнила буквально все: не замок, так огромная квартира, оформленная в стиле детских сказок, большая машина, похожая на океанский лайнер, для детей – учеба в частной школе. Все сбылось.
Только Юлька, заррраза, врет. Не хочет быть милой девочкой в платье с оборочками, врет, а начинаешь ее ругать – губы подожмет, зыркает глазами исподлобья, и по всему видать – не раскаивается ни на волос.
«Я – мать, имею право!»
Очень осторожно, тщательно подбирая слова, я начинаю объяснять Оксане разницу между «лгать» и «фантазировать», говорю о воображаемом друге, о том, что маленькие дети не умеют манипулировать, хотя и могут легко провоцировать родителей.
Потом меняю тональность и очень строго и авторитетно запрещаю бить малышку. Объясняю, какой вред при этом наносится психике ребенка, как калечит душу – причем обоих, и того, кто бьет, тоже. И третьего участника, наблюдателя, в данном случае сына, это очень ранит.
Оксана снова заливается слезами и сквозь рыдания слышно: «Вот хоть бы раз!.. Хоть бы кто!.. Никогда!» Понятно, что она переживает сейчас собственную беззащитность, ужас ребенка, которого можно забить до смерти, и никто не вмешается. Мало того, сейчас, когда у Оксаны стало все хорошо, мать может в любой момент приехать без предупреждения и остаться хоть на полгода, потому что «я мать, я тебя вырастила, имею право». И она уступает, потому что и правда же – мать.
Выплакавшись, Оксана вдруг садится очень прямо и говорит, отбивая слова кулаком по коленке: «Я не буду больше бить Юльку. Никогда». И опять горько плачет.
Господи, сколько же лет она держала в себе это море слез. Вот совсем некому было их принять, когда пыталась поделиться хоть с кем, люди или отшатывались, или пытались отвлечь. Может, под пьяную лавочку и получилось бы, но ни Оксана, ни Игорь не прикасаются к спиртному, помня о своем детстве.
В конце концов совместными усилиями приводим Оксану в какое-то подобие порядка, ей же сейчас детей из сада забирать, пытаемся сформулировать, что получилось в мокром остатке. Очень мокром. На столике перед Оксаной высится гора скомканных салфеток. «Внутри как будто вот на столько же стало легче и свободней», – вдруг говорит она, указывая на эту гору.
Давайте скажем честно: наше общество нельзя назвать правдивым. А также искренним, открытым и законопослушным. В ежедневной жизни, такой тяжелой и выматывающей силы, нам приходится постоянно идти на компромиссы, обманывать, соглашаться на «сложные» решения. И при всем этом воспитывать детей нужно в традициях добра и понимания их души, стремящейся в красивый и легкий мир мечты и фантазий.
Мы еще раз повторяем выводы: фантазировать в детстве – хорошо и правильно, бить детей нельзя, плакать можно и нужно. Договариваемся о продолжении терапии. На прощание Оксана обещает вспомнить, о чем мечтала в детстве, и рассказать об этом Юльке.
