В фильме Павла Лунгина «Царь» нас привлекает возможность увидеть с детства знакомых по учебникам истории колоритных персонажей: Малюту Скуратова, Федора Басманова, митрополита Филиппа и самого Ивана IV. Тем более что за прошедшие четыре столетия большинство отечественных «проклятых вопросов» не потеряло своей актуальности.
При более-менее исторически точном воспроизведении нас ожидало бы множество разочарований, поскольку в реальной жизни даже самые выдающиеся государственные и политические деятели остаются всего лишь людьми своей эпохи.
Вот как, к примеру, описывает средневекового человека один из основателей исторической психологии, профессор Владимир Шкуратов: «Вопервых, от него бы, скорее всего, не очень хорошо пахло. Средневековый человек показался бы нам, наверное, маньяком и параноиком, совершающим много странных действий. На него периодически накатывало что-то вроде припадков. Подозреваю, что этот рыцарь мог оказаться существом небезопасным. С ним, конечно, можно было бы поговорить, но не исключено, что после этого он содрал бы с вас кожу, если бы вы показались ему каким-то неправильным».
Так что вся обильно хлещущая в фильме кровища – бледное подобие того, что вытворяли средневековые деятели со своими собратьями.
О ЖЕСТОКОСТИ
Представьте себе, что вы с детства приучены смотреть на то, как людей колесуют, четвертуют, сажают на кол или сдирают с них живьем кожу. И это безоговорочно считается всеми нормой, от высших чинов и иерархов церкви до последнего простолюдина. На этом фоне повешение или обезглавливание действительно может показаться верхом милосердия.
Кстати, митрополит Филипп был практически единственным церковным деятелем, кто в открытую посмел осуждать злодеяния опричнины именно как проявление бесчеловечности. Остальные деятели молча терпели либо разделяли, а часто способствовали кровопролитию.
А нам-то почему это все это так интересно? Мы же «цивилизованные» и отрубание головы довольно давно считаем варварством и зверством. Это вам не бомбу кинуть или пристрелить кого-нибудь.
Есть предположение, что для современного зрителя все эти кровавые истории служат всего лишь оправданием собственных, куда большихпо масштабам, равнодушия и жестокости. Ведь что получается? Оказывается, что по мере возрастания расстояния между убийцей и его жертвой сам факт убийства воспринимается как все более «гуманный». Смерть обезличивается, у жертвы исчезают глаза, остается только контур, по которому нужно хладнокровно попасть. Те ребята, которые наводят на цель «беспилотники», в принципе не чувствуют угрызения совести: они ведь практически в компьютерную войнушку играют, а не людей убивают. Недаром по мере совершенствования технологии убийства в геометрической прогрессии возрастает количество как участников войны, так и, соответственно, ее жертв. Так чтоне удивительно, что нас почти через пятьсот лет мучают те же самые проблемы.
В определенном смысле приспешники Ивана Грозного честнее. Они, по крайней мере, сами смотрели в глаза своим жертвам, да еще и пытались с ними договориться, как показано в той сцене фильма, когда Иван пытается обменять у казнимого легкую смерть на обещание, что тот не будет ему «являться».
О ВЕРЕ И ВЛАСТИ
В последние годы нас приучили, что вера – это однозначно позитивное явление. А в массовом сознании представления о религиозности вообще настойчиво увязывают с «возрождением духовности».
Так вот, в фильме продемонстрирована «амбивалентность» как священных текстов, так и канонов православия. Мало того, что Иван Грозный и митрополит Филипп обосновывают свои, часто диаметрально противоположные, позиции по различным вопросам веры и морали цитатами из Священного Писания, так у Филиппа еще и не всегда есть что возразить против приводимых царем доводов.
Между тем идея о божественном происхождении царской власти родилась при активной поддержке церкви задолго до описываемых событий. Так что сентенции Ивана «Всякая власть от Бога», «Кто власти противится, тот Богу противится» и его душевные терзания имеют под собой куда более глубокие корни, чем подчеркнутая в фильме психопатологизация личности.
О ДУШЕВНЫХ МУКАХ
В психопатологии есть такой симптом – «бред богоизбранности или мессианства». Применительно к ситуации царя Ивана получается уникальная ситуация. Он – помазанник Божий! Прошу заметить, что божественность царской власти признается всеми безоговорочно, яркое подтверждение тому – смирение, с которым все без исключения персонажи, включая Филиппа, принимают по воле царя свою участь.
Собственно говоря, протесты Филиппа – это только робкая попытка хоть как-то ограничить царство земного абсолюта абсолютом небесным, своеволие – Законом Божиим. В свою очередь, Иван просит всего лишь, чтобы он был принимаем таким, каков он есть. Раз уж все равно вся ответственность за все происходящее на нем – «Царь перед Господом за всех отвечает!» Кстати, именно эту, удачную во всех отношениях, формулу использовал Гитлер, когда взял на себя ответственность за злодеяния своих солдат.
О ВИНЕ И СВОБОДЕ
В логике средневекового ортодоксального мышления парным к понятию свободы считается понятие вины, а не ответственности. В этом мире не существует понятия индивидуальной свободы, потому как человек не выделяется еще из массы себе подобных собратьев по клану, племени, сословию или классу. Поэтому в средневековом сознании существует понятие коллективной вины. «Город сдали – все виноваты!»
Этот языческий принцип коллективной ответственности, возникший еще в эпоху Античности (вспомним, что в Древнем Риме умерщвляли каждого десятого солдата в бежавшем с поле боя легионе), продолжает существование и в наши дни (объявление всех попавших в плен изменниками Родины в сталинские времена). Он также часто просто вменяется в обязанность, как «коллективная вина» немецкого народа за период фашизма вкупе с призывами к нашим соотечественникам «покаяться» за злодеяния коммунистической эпохи.
Кстати, один из величайших гуманистов прошедшего века Виктор Франкл, имея за плечамиопыт выживания в концлагере, категорически выступал против принципа коллективной ответственности, рассорившись на этой почве даже с собственными соратниками по лагерным несчастьям.
ВЛАСТЬ И НАРОД
Можно сравнить, чем отличается наше и западное понимание свободы, на примере воздухоплавания. Западная свобода – это когда ты досконально изучаешь все законы аэродинамики и прочих наук, потом строишь самолет и только потом уже свободно паришь в небесах сообразно со всеми законами земного притяжения. И получается, кто лучше выучил законы, тот свободнее парит. А наша свобода – это когда ты сидишь на земле и дико переживаешь по поводу того, что мир так несправедливо устроен, что нельзя, к примеру, просто так взять, взмахнуть руками и полететь или хотя бы по облакам-то пешком-то и пройтись.
Так что если на Западе личная свобода прекращается там, где «начинается кончик носа другого человека», то у нас прекратить свободу человека можно только вместе с физическим его существованием. Потому как у нас это не свобода, а «воля». И стремимся мы всегда именно к вольному, то есть «беззаконному» существованию. И только оно нам любо и мило.
Недаром западная церковь до наших времен сохранилась как самостоятельное государство (Ватикан). А римский папа вполне себе мог позволить отлучить короля от церкви. Восточная же всегда была на службе у государства, и, соответственно, государя. А основой такого положения вещей служило и до сих пор служит молчаливое согласие всего народа, который где-то там, внутри понимает, что не сможет стерпеть узаконенное и «унормированное» западное существование. Недаром ведь «что русскому хорошо, то немцу – смерть».
Так что если французского короля играет свита, английского короля – парламент, то русского царя играет народ.
А он у нас безмолвствует, безмолвствует, а потом как учудит чего-нибудь эдакое, что хоть святых выноси! И выносят, как было уже однажды.
ЧЕМ ОПАСНЫ «ЕЖОВЫЕ РУКАВИЦЫ»
1. «Выученная беспомощность»
Животное, после того как несколько раз наткнется на прозрачную преграду, не делает больше попыток добраться до пищи, даже если преграду убирают. У людей наблюдается особый вариант схожего поведения, который представителями интеллектуально-духовной элиты обычно озвучивается как тезис о «долготерпении русского народа», а самим народом – в поговорке «русские долго запрягают, да быстро ездят».
2. Скрытые агрессоры
Другой психологический феномен, который хорошо известен юридическим психологам: тихий с виду человек, несколько раз переживший развод из-за измены партнера, вместо того, чтобы в очередной раз с легкостью перенести разрыв, вдруг выплескивает на последнего предавшего всю накопленную агрессию.