Народ, ты где?

В фильме Павла Лунгина «Царь» нас привлекает возможность увидеть с детства знакомых по учебникам истории колоритных персонажей: Малюту Скуратова, Федора Басманова, митрополита Филиппа и самого Ивана IV. Тем более что за прошедшие четыре столетия большинство отечественных «проклятых вопросов» не потеряло своей актуальности.

При более-менее исторически точном воспроизведении нас ожидало бы множество разочарований, поскольку в реальной жизни даже самые выдающиеся государственные и политические деятели остаются всего лишь людьми своей эпохи.

Вот как, к примеру, описывает средневекового человека один из основателей исторической психологии, профессор Владимир Шкуратов: «Вопервых, от него бы, скорее всего, не очень хорошо пахло. Средневековый человек показался бы нам, наверное, маньяком и параноиком, совершающим много странных действий. На него периодически накатывало что-то вроде припадков. Подозреваю, что этот рыцарь мог оказаться существом небезопасным. С ним, конечно, можно было бы поговорить, но не исключено, что после этого он содрал бы с вас кожу, если бы вы показались ему каким-то неправильным».

Так что вся обильно хлещущая в фильме кровища – бледное подобие того, что вытворяли средневековые деятели со своими собратьями.

О ЖЕСТОКОСТИ

Представьте себе, что вы с детства приучены смотреть на то, как людей колесуют, четвертуют, сажают на кол или сдирают с них живьем кожу. И это безоговорочно считается всеми нормой, от высших чинов и иерархов церкви до последнего простолюдина. На этом фоне повешение или обезглавливание действительно может показаться верхом милосердия.

Кстати, митрополит Филипп был практически единственным церковным деятелем, кто в открытую посмел осуждать злодеяния опричнины именно как проявление бесчеловечности. Остальные деятели молча терпели либо разделяли, а часто способствовали кровопролитию.

А нам-то почему это все это так интересно? Мы же «цивилизованные» и отрубание головы довольно давно считаем варварством и зверством. Это вам не бомбу кинуть или пристрелить кого-нибудь.

Есть предположение, что для современного зрителя все эти кровавые истории служат всего лишь оправданием собственных, куда большихпо масштабам, равнодушия и жестокости. Ведь что получается? Оказывается, что по мере возрастания расстояния между убийцей и его жертвой сам факт убийства воспринимается как все более «гуманный». Смерть обезличивается, у жертвы исчезают глаза, остается только контур, по которому нужно хладнокровно попасть. Те ребята, которые наводят на цель «беспилотники», в принципе не чувствуют угрызения совести: они ведь практически в компьютерную войнушку играют, а не людей убивают. Недаром по мере совершенствования технологии убийства в геометрической прогрессии возрастает количество как участников войны, так и, соответственно, ее жертв. Так чтоне удивительно, что нас почти через пятьсот лет мучают те же самые проблемы.

В определенном смысле приспешники Ивана Грозного честнее. Они, по крайней мере, сами смотрели в глаза своим жертвам, да еще и пытались с ними договориться, как показано в той сцене фильма, когда Иван пытается обменять у казнимого легкую смерть на обещание, что тот не будет ему «являться».

О ВЕРЕ И ВЛАСТИ

В последние годы нас приучили, что вера – это однозначно позитивное явление. А в массовом сознании представления о религиозности вообще настойчиво увязывают с «возрождением духовности».

Так вот, в фильме продемонстрирована «амбивалентность» как священных текстов, так и канонов православия. Мало того, что Иван Грозный и митрополит Филипп обосновывают свои, часто диаметрально противоположные, позиции по различным вопросам веры и морали цитатами из Священного Писания, так у Филиппа еще и не всегда есть что возразить против приводимых царем доводов.

Между тем идея о божественном происхождении царской власти родилась при активной поддержке церкви задолго до описываемых событий. Так что сентенции Ивана «Всякая власть от Бога», «Кто власти противится, тот Богу противится» и его душевные терзания имеют под собой куда более глубокие корни, чем подчеркнутая в фильме психопатологизация личности.

О ДУШЕВНЫХ МУКАХ

В психопатологии есть такой симптом – «бред богоизбранности или мессианства». Применительно к ситуации царя Ивана получается уникальная ситуация. Он – помазанник Божий! Прошу заметить, что божественность царской власти признается всеми безоговорочно, яркое подтверждение тому – смирение, с которым все без исключения персонажи, включая Филиппа, принимают по воле царя свою участь.

Собственно говоря, протесты Филиппа – это только робкая попытка хоть как-то ограничить царство земного абсолюта абсолютом небесным, своеволие – Законом Божиим. В свою очередь, Иван просит всего лишь, чтобы он был принимаем таким, каков он есть. Раз уж все равно вся ответственность за все происходящее на нем – «Царь перед Господом за всех отвечает!» Кстати, именно эту, удачную во всех отношениях, формулу использовал Гитлер, когда взял на себя ответственность за злодеяния своих солдат.

О ВИНЕ И СВОБОДЕ

В логике средневекового ортодоксального мышления парным к понятию свободы считается понятие вины, а не ответственности. В этом мире не существует понятия индивидуальной свободы, потому как человек не выделяется еще из массы себе подобных собратьев по клану, племени, сословию или классу. Поэтому в средневековом сознании существует понятие коллективной вины. «Город сдали – все виноваты!»

Этот языческий принцип коллективной ответственности, возникший еще в эпоху Античности (вспомним, что в Древнем Риме умерщвляли каждого десятого солдата в бежавшем с поле боя легионе), продолжает существование и в наши дни (объявление всех попавших в плен изменниками Родины в сталинские времена). Он также часто просто вменяется в обязанность, как «коллективная вина» немецкого народа за период фашизма вкупе с призывами к нашим соотечественникам «покаяться» за злодеяния коммунистической эпохи.

Кстати, один из величайших гуманистов прошедшего века Виктор Франкл, имея за плечамиопыт выживания в концлагере, категорически выступал против принципа коллективной ответственности, рассорившись на этой почве даже с собственными соратниками по лагерным несчастьям.

ВЛАСТЬ И НАРОД

Можно сравнить, чем отличается наше и западное понимание свободы, на примере воздухоплавания. Западная свобода – это когда ты досконально изучаешь все законы аэродинамики и прочих наук, потом строишь самолет и только потом уже свободно паришь в небесах сообразно со всеми законами земного притяжения. И получается, кто лучше выучил законы, тот свободнее парит. А наша свобода – это когда ты сидишь на земле и дико переживаешь по поводу того, что мир так несправедливо устроен, что нельзя, к примеру, просто так взять, взмахнуть руками и полететь или хотя бы по облакам-то пешком-то и пройтись.

Так что если на Западе личная свобода прекращается там, где «начинается кончик носа другого человека», то у нас прекратить свободу человека можно только вместе с физическим его существованием. Потому как у нас это не свобода, а «воля». И стремимся мы всегда именно к вольному, то есть «беззаконному» существованию. И только оно нам любо и мило.

Недаром западная церковь до наших времен сохранилась как самостоятельное государство (Ватикан). А римский папа вполне себе мог позволить отлучить короля от церкви. Восточная же всегда была на службе у государства, и, соответственно, государя. А основой такого положения вещей служило и до сих пор служит молчаливое согласие всего народа, который где-то там, внутри понимает, что не сможет стерпеть узаконенное и «унормированное» западное существование. Недаром ведь «что русскому хорошо, то немцу – смерть».

Так что если французского короля играет свита, английского короля – парламент, то русского царя играет народ.

А он у нас безмолвствует, безмолвствует, а потом как учудит чего-нибудь эдакое, что хоть святых выноси! И выносят, как было уже однажды.