Загрузка...
«Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником», — писал Чарльз Роберт Дарвин (1809 — 1882).
Мы не станем разбираться в перипетиях начавшегося «революционного» пересмотра дарвиновской теории эволюции. Нас интересует личность творца, который по настоящее время признается одним из величайших научных гениев.
Вопросы психопатологической наследственности Дарвина хорошо освещены: полные биографические отчеты публиковались его семьей в течение трех поколений. Известно, что дед по отцовской линии отличался «причудами», которые порой напоминали умопомешательство. Дядя кончил жизнь самоубийством, утопившись в состоянии психоза. Сестры матери характеризовались болезненной эксцентричностью, а дядя страдал депрессиями, «почти не отличимыми от безумия». Из пяти сыновей Дарвина четверо проявляли признаки маниакально-депрессивного психоза.
Будущий великий натуралист в юности изучал природу весьма своеобразно: через прицел охотничьего ружья. На первом месте у него стояли рыбалка, верховая езда и охота, а на втором — пиво и виски. В ту пору, как признавался сам Дарвин, он счел бы чистым безумием пропустить ради занятий первые дни охоты на куропаток. Коренной перелом, приведший к увлечению наукой, произошел во время кругосветного путешествия Дарвина на «Бигле».
С 1837 г. здоровье Дарвина стало ухудшаться и на протяжении приблизительно 40 лет, как утверждал его сын, «он не знал ни одного дня здоровья, свойственного обычному человеку». Дарвин был вынужден отказаться от поста секретаря геологического общества, от многих встреч и бесед. В 1841 г. он писал своему другу Чарльзу Лайелю: «Горько убедиться, что мир принадлежит сильным, и что я не буду в состоянии делать ничего более, как следить за успехами других в науке». Его мучили головные боли, быстрая утомляемость, обмороки, бессонница, приступы безотчетного страха, кошмары по ночам, периодические приступы одышки, тошноты и болей в животе, дрожи, головокружения, ощущения надвигающейся смерти, страха потери контроля над собой и симптомы, близкие к расстройству самосознания. Позднее присоединились агорафобия (страх открытых пространств) и приступы немотивированного гнева.
Из-за невероятной робости он не мог выступать перед аудиторией, не мог позволить себе и прием гостей, так как начинал страдать от перевозбуждения, последствием чего становились припадки сильной дрожи и рвота. В дальнейшем Дарвин уже не покидал дом без сопровождения жены, временами впадая в какое-то «крайне летаргическое, сонное и меланхолическое состояние». Кроме этого, он страдал бессонницей и странной чувствительностью к теплу и холоду. Когда Дарвину исполнилось 63 года, в его здоровье наметилось изменение к лучшему. В последние 10 лет жизни состояние его здоровья стало до того хорошим, что он стал способен к более усидчивой работе, не чувствуя обычной усталости и разбитости.
Чарльз Дарвин всегда отличался патологически повышенным вниманием к состоянию своего здоровья и по праву считался ипохондриком. С 1848 г. «дважды в сутки — один раз днем и один раз перед сном — он делал записи в медицинском дневнике о своих припадках меланхолии, включая те моменты, когда он просыпался ночью… сколько раз у него болело горло, сколько раз болели зубы, сколько раз он простужался, как высыпала у него сыпь, какие появлялись на теле болячки. Он также заносил в этот дневник данные о лекарствах, которые он принимал, о водолечении, о том, сколько раз его тошнило, как начиналась депрессия, припадки страха, как часто он чувствовал дрожь, а также испытывал ощущение падения или тяжести во всем теле».
О недомоганиях Дарвина много написано, редко кто из медиков удерживался от соблазна установить великому ученому свой диагноз. Генетик Владимир Эфроимсон писал: «Приходится признать, что сочетание ипохондрии, относительно краткой продолжительности рабочего дня за столом с гигантской продуктивностью высшего ранга (имеется достаточно данных о том, что Дарвин обладал даром неотрывного размышления, да и сам он об этом писал) не позволяет исключить у него психическое расстройство того типа, которое, не доводя до острых состояний депрессии, создает периоды гипоманиакального творческого подъема».
Предположения других биографов отличаются большим разнообразием, что неудивительно, учитывая столь разнообразные симптомы заболевания ученого. Хотя сегодня врачи сходятся в одном — что у Чарльза Дарвина, скорее всего, наблюдался синдром хронической усталости, или истощения. У таких больных отмечаются не только расстройства настроения, но и панические состояния…
Тем не менее болезнь Дарвина до сих пор остается предметом многочисленных предположений. Некоторые из ее симптомов — болезненный метеоризм, тошнота, бессонница, сердцебиение — он стал отмечать в своем дневнике с 1837 г. Хотя он подвергался укусам насекомых в Южной Америке и вполне мог заразиться болезнью Чагаса или каким-нибудь другим тропическим заболеванием, более внимательный анализ приступов заставляет предполагать психогенное происхождение расстройств. В течение нескольких десятилетий заболевание Дарвина то усиливалось, то затихало. Многие биографы соглашаются, что причиной его недомоганий является все тот же синдром навязчивых состояний.
Профессор психиатрии Майкл Фитцджеральд считает, что Дарвин страдал поведенческим расстройством, или синдромом Аспергера, особым видом психического нарушения, характеризующимся социальной отчужденностью. По словам Фитцджеральда, «ген, отвечающий за аутизм и синдром Аспергера, также может отвечать и за гениальность».
Из исследований английских врачей, которые особенно кропотливо пытались установить сущность 40-летней болезни Дарвина, следует, что ни один из диагнозов не содержит указания на какое-либо органическое расстройство: современные эскулапы все более склоняются к тому выводу, что все симптомы его болезни — явления ипохондрического, то есть психиатрического порядка. Наиболее часто устанавливались диагнозы психастении, синдрома навязчивых состояний, синдрома хронической усталости, панического расстройства, фигурирует и болезнь Чагаса.
Психиатр Марк Бурно находит у Дарвина тревожно-сомневающийся характер и относит его к психастеникам: «Проявляя присущую им тревожно-сомневающуюся, углубленную въедливость и в других областях жизни, они совершают не только «ипохондрические открытия» в своем организме, но и подлинные открытия в человеческой культуре».
Психастенические свойства затрудняли Дарвину жизнь, и относительно его застенчивости слагались легенды. Например, о его привычке «многозначительно отсутствовать в минуту решающих событий, к которым он сам непосредственным образом причастен». Основательно помучили и тревожные сомнения по поводу женитьбы — с карандашом и бумагой он взвешивал все «за» и «против». Особенно показательна в этом отношении графа «против», в которую вошли: «ужасная потеря времени», «не смогу читать по вечерам», «заботы и ответственность», «как я смогу управляться со всеми моими делами, если буду вынужден ежедневно гулять с женой?».
По большому счету приведенные психиатрические диагнозы не противоречат друг другу.
Биографы Дарвина единодушно сочувствовали его многолетним страданиям и удивлялись, как он мог провести столь обширные исследования, работая лишь два часа в день. Но, прочитав дарвиновскую переписку, понимаешь, что для его занятий нездоровье было очень кстати, оно давало ему возможность сосредоточиться, избегая всего, что могло отвлечь от решения научных проблем. Недуги Дарвина были не только злом, но и определенно приносили пользу: «Неспокойными бессонными ночами деятельный мозг его мог без помех вынашивать обобщения, а наутро за два часа наблюдений и записей гипотеза подвергалась трезвой проверке, и работа за день была завершена».
Только эти 35 лет непрестанного болезненного состояния Дарвина и оказались плодотворными в творческом отношении: начиная с первой книги («Дневники изысканий»), продолжая фундаментальными работами «Происхождение видов», «Происхождение человека» и заканчивая «Выражением эмоций». До и после — творческое молчание. Естественно, этот возраст (с 27 до 63 лет) и физиологически, и интеллектуально в большинстве случаев предрасполагает к творчеству. Тем не менее отмеченная взаимосвязь явно бросается в глаза.
Поэтому не стоит всегда относиться к заболеваниям как к несчастьям. Не будем забывать одно из классических определений болезни, данное академиком Ипполитом Давыдовским: болезнь — «лишь один из вариантов биологической нормы».
