Загрузка...
Смертельный диагноз мгновенно превращает мир из цветного в черно-белый. Делит жизнь на «до» и «после». Помимо традиционного лечения, влияющего на продолжительность жизни, человек с диагнозом «рак» нуждается в психотерапевтической поддержке, чтобы повысить ее качество.
Одним из немногочисленных мест, где ее можно получить бесплатно, является психологический центр Vitality. Мы побеседовали с его руководителем, магистром психологии Дмитрием Лицовым о том, как правильно вести себя с неизлечимо больным другом или родственником, а также о том, с какими еще запросами чаще всего обращаются к психотерапевту.
Досье
Дмитрий Лицов – экзистенциальный психотерапевт, член латвийского психотерапевтического общества, а также Восточно-европейской Ассоциации Экзистенциальной Терапии. Преподаватель Международной Высшей Школы Практической Психологии. Председатель Правления Общества Психологической Поддержки Vitality. По первому образованию инженер-металлург, окончил Московский Институт Стали и Сплавов. Затем учился в Рижском Техническом Университете. В 38 лет после личной трагедии, гибели сына, поступил в Международную Высшую Школу Практической Психологии в Риге, где получил степень Магистра Психологии. Затем учился в Институте Гуманистической и Экзистенциальной Психологии в Литве, где получил диплом экзистенциального психотерапевта.
– Дмитрий, как вам пришла идея создать Центр «Vitality»?
– Это было почти 10 лет назад. Однажды к коллеге Людмиле Дерябо пришел на консультацию человек с диагнозом «рак». Она очень эмоционально отреагировала на этого клиента, переживала. На следующий день ко мне пришла женщина с онкологией… За неделю к нам пришли 7 человек с этим диагнозом. Мы восприняли это как знак, стали изучать соответствующую литературу, искать коллег, выяснили, что специализированной помощи онкобольным не оказывается. Западный опыт показал, что наиболее эффективная помощь в такой ситуации – группа поддержки. Например, в некоторых онкологических клиниках Германии участие в группе поддержки и помощь психотерапевта включены в состав основного лечения, и для таких пациентов эффективность лечения значительно вырастает.
– Нужно ли человеку говорить, что у него онкологическое заболевание?
– В отличие от Европы, в России больному не всегда сообщают о тяжелом диагнозе. Как сказал мой коллега Александр Дерябо, «человек имеет право знать, но также имеет право и не знать».
Например, у одного из участников групповой терапии в нашем центре в описании результатов обследования указано «метастазы в легких». Он читает это и говорит: «У меня какие-то узелки в легких, наверное, это следствие воспаления легких, которое я перенес в детстве». Мы его не переубеждаем, его психика не готова к восприятию реальной информации.
Многие пациенты боятся произнести слово «рак». Вместо этого используют в группе такие формулировки, как «то, что со мной случилось»…или «повод, по которому мы здесь собрались…» Они не хотят признаться себе, что с ними на самом деле происходит. Но это предстоит сделать. Нужно в болезни начать видеть реальность такой, какая она есть.
– Как нужно вести себя с человеком, которому поставлен смертельный диагноз?
– Прежде всего не нужно давать советы. Нельзя вселять ложный оптимизм в духе «мы победим, и все будет хорошо». Обычно это происходит от чувства бессилия. Не стоит говорить «не расстраивайся», «держись» и т. п. Когда моя мама узнала о диагнозе, она не хотела разговаривать с подругами, потому что ожидала, что они будут говорить именно такие шаблонные слова.
Вы переживаете, вам страшно, поэтому не нужно это скрывать и изображать невозмутимость. Говорите о том, что происходит сейчас. Спросите: «Что ты хочешь?» «Что я могу сделать для тебя?» Это внимание воспринимается как любовь. Человек понимает, что он нужен, и это дает ему силы бороться дальше. Самое главное – не оставить человека один на один со своим страхом.
– С какими еще проблемами к вам обращаются чаще всего?
– Подавляющее большинство консультаций связано с взаимоотношениями с супругами и с детьми. Бывает, что ребенок переживает экзистенциальный кризис, а родители даже не подозревают об этом.
Однажды ко мне привели 10-летнего мальчика, назовем его Валера. Родители хотели выяснить уровень адаптивности сына в связи с переходом в новую школу. Он смотрел на меня исподлобья и молчал. Я сказал: «Валера, может быть, есть что-то, что тебя беспокоит? Раз уж тебя привели ко мне. Я пожил, у меня дети, поделись со мной».
Когда в первом классе у друга Валеры внезапно умер отец, мальчик осознал, что тоже умрет. «Зачем тогда учиться, делать уроки, создавать семью? Зачем профессию приобретать?» Года три он мучительно размышлял об этом, не находя смысла в жизни. «Плохие мысли были у тебя?» – спросил я его. «Были… дома много лекарств, думал, что выпить, чтобы наверняка». «А почему не выпил?» «Маму стало жалко.. Представил, как она будет плакать…»
«Как решил проблему?» спросил я его. «Однажды утром я лежал в постели и смотрел на небо, плотно затянутое тучами. Вдруг на небе образовался просвет, сквозь который пробился яркий луч солнца. И я решил: “Раз уж я все равно умру, буду жить так, как будто в каждом дне – вся моя жизнь. Буду делать только то, что мне нравится. Буду учить математику, потому что ее люблю, а не потому, что надо. Буду дружить только с теми ребятами, которые мне нравятся, не буду притворяться. Женюсь только, если полюблю!”».
Представляете, он до этого додумался в 10 лет! Я спросил его, о чем с ним разговаривают родители. «Уроки сделал? Мусор вынес? Бабушке позвонил?» – последовал ответ. Когда (с разрешения Валеры) я рассказывал эту историю его родителям, они рыдали.
Еще один пример. Мама привела 6-летнего сына и с ходу обрушила поток жалоб: уроки делает из-под палки, карате забросил, в бассейн ходить не хочет, французский не любит… «Как ты думаешь, что мама делает не так?» – спрашиваю я его. Мама в недоумении поднимает брови: как же так, она надеялась, что психолог встанет на ее сторону. «Наверное, она просто забыла, как это, когда тебе делают больно», – сказал мальчик. Мама начинает рыдать, они обнимаются, конец терапии.
С детьми нужно разговаривать о важном: о том, что их беспокоит, что они чувствуют в той или иной ситуации. Реальность же такова, что папа, если он вообще есть, постоянно занят, мама тоже поглощена своими делами. В итоге у детей нет опыта близкого контакта даже в семье. В 13-14 лет им проще вступить в сексуальные отношения, чем установить эмоциональный контакт.
– Как выстроить гармоничные взаимоотношения с партнером?
– Главное, что я понял о людях, начав работать психотерапевтом, это то, что люди гораздо более несчастны, чем кажутся. Иногда даже себе. Психотерапевт может помочь человеку понять, как он уклоняется от любви, что он делает не так.
Одна из главных проблем – страх. Боязнь открыться, довериться и снова испытать боль, как следствие психологических травм разрыва отношений. Если в вашей душе много страха, то, находясь среди людей, вы держите дистанцию, дозируете информацию, не открываетесь, не проявляете доверия. Это происходит на подсознательном уровне.
Мне нравится метафора про дикобразов. Зимой им холодно, они тесно прижимаются друг к другу, вонзаются иголками, и им становится больно. Когда боль становится нестерпимой, они отодвигаются. И им опять становится холодно. Близкие отношения – это постоянный процесс поиска дистанции, комфортной для обоих партнеров.
Мы все обладаем нарциссическими чертами, в связи с чем нам трудно поставить партнера на первое место. Как говорил Достоевский, «очень важно человеку в жизни найти второе место для себя». Это не значит ставить партнера на пьедестал. Это означает быть более ответственным, уметь уступить, уметь сказать себе «стоп». И не ждать равной ответственности. Работая с парами, я часто слышу: «Вот если он будет делать то-то и то-то, тогда я…» В таких случаях я пытаюсь показать, что это не проблема его или ее, а общая беда, и если относится к проблемной ситуации так, то у отношений есть шанс.
Беседовала Алина Джонс
