Любовь доисторическая. Как появилась романтика

В поисках ответа на этот вопрос мы сейчас отправимся на 4,5 миллиона лет назад, в прошлое, потому что данные палеоантропологии говорят о том, что «настоящая любовь», вероятно, начала зарождаться примерно в эту эпоху, то есть на ранних этапах эволюции гоминид.

В 2009 году опубликовано описание ардипитека (Ardipithecus ramidus). Ардипитеки — это переходное звено между самыми древними гоминидами (близкими к общему предку человека и шимпанзе) и более поздними гоминидами австралопитеками (от которых уже произошли первые Homo). Ардипитек жил 4,4 миллиона лет назад в Эфиопии. Он был двуногим, всеядным, жил в лесу (по изотопному составу зубной эмали: 10–25 % углерода получал из саванны, остальное – из леса). По строению черепа похож на древнейших гоминид, объем мозга небольшой (300–350 куб. см).

Очень важно, что у ардипитеков не было полового диморфизма и были маленькие клыки, в том числе и у самцов. У современных человекообразных самцы имеют большие клыки. Это признак высокого уровня агрессии между самцами, признак борьбы за самок и за доминирование. И вот оказалось, что уменьшение клыков у самцов произошло в эволюции гоминид очень рано.

По ряду признаков ардипитеки занимают промежуточное положение между шимпанзе и поздними гоминидами. Например, таз ардипитека имеет промежуточное строение между шимпанзе и австралопитеком.

В строении ступни у ардипитека наблюдается мозаика признаков, свидетельствующих о сохранении способности хвататься за ветки (противопоставленный большой палец) и одновременно – об эффективном двуногом хождении (более жесткий, чем у человекообразных обезьян, свод стопы). Потомки ардипитеков – австралопитеки – утратили способность хвататься ногами за ветки и приобрели почти совсем человеческое строение стопы.

Какое же отношение имеют ардипитеки в нашей теме? Дело в том, что новые данные по ардипитеку хорошо согласуются с моделью ранней эволюции гоминид, которую разработал еще лет 30 назад американский антрополог Оуэн Лавджой.

Один из ключевых моментов в том, что самцы ардипитека не имели крупных клыков, которые могли бы использоваться в качестве оружия и средства устрашения самцов-конкурентов. Уменьшение клыков у поздних гоминид – австралопитеков и людей – раньше пытались интерпретировать либо как побочный результат увеличения моляров, либо как следствие развития каменной индустрии, которая сделала это естественное оружие излишним. Давно уже стало ясно, что клыки уменьшились задолго до появления каменных орудий. А теперь стало ясно, что клыки уменьшились также и задолго до того, как у австралопитеков увеличились коренные зубы. Поэтому гипотеза о социальных причинах уменьшения клыков стала выглядеть более убедительной.

Крупные клыки у самцов приматов – индикатор внутривидовой агрессии. Их уменьшение у ранних гоминид, скорее всего, свидетельствует о том, что отношения между самцами стали более терпимыми. Они стали меньше враждовать друг с другом из-за доминирования в группе, самок, территории.

Для человекообразных обезьян в целом характерна так называемая К-стратегия: их репродуктивный успех зависит не столько от плодовитости, сколько от выживаемости детенышей. У человекообразных долгое детство, и на то, чтобы вырастить каждого детеныша, самки тратят огромное количество сил и времени. Пока самка выкармливает детеныша, она не способна к зачатию. Поэтому самцы постоянно сталкиваются с проблемой нехватки рецептивных самок. Шимпанзе и гориллы пытаются решить эту проблему силовым путем. Самцы шимпанзе объединяются в боевые отряды и совершают рейды по территориям соседних группировок, пытаясь расширить свои владения и получить доступ к новым самкам. Гориллы-самцы изгоняют потенциальных конкурентов из семьи и стремятся стать единовластными хозяевами гарема. Для тех и других крупные клыки – не роскошь, а средство оставить больше потомства. Почему же ранние гоминиды отказались от них?

Еще один важный компонент репродуктивной стратегии многих приматов – так называемые «спермовые войны». Они характерны для видов, практикующих свободные половые отношения в группах, включающих много самцов и самок. Надежным индикатором «спермовых войн» являются большие размеры семенников. У горилл с их надежно охраняемыми гаремами и одиночек-орангутанов семенники относительно небольшие (как и у людей), у сексуально раскрепощенных шимпанзе — громадные.

Если самцы ранних гоминид не грызлись друг с другом из-за самок и не ввязывались в спермовые войны, значит они нашли какой-то иной способ обеспечивать себе репродуктивный успех. Такой способ известен, но он довольно экзотический – его практикует лишь около 5 % млекопитающих. Это моногамия – формирование устойчивых брачных пар. Самцы моногамных видов, как правило, принимают участие в заботе о потомстве.

Лавджой полагает, что моногамия могла развиться на основе поведения, встречающегося у некоторых приматов. Речь идет о «взаимовыгодном сотрудничестве» полов на основе принципа «секс в обмен на пищу». Такое поведение могло развиться у ранних гоминид в связи с особенностями их диеты. Ардипитеки были всеядными, пищу они добывали как на деревьях, так и на земле, и их диета была разнообразнее, чем у современных горилл и шимпанзе. Всеядность у обезьян вовсе не означает неразборчивость в еде, как раз наоборот. Гориллы, питающиеся листьями, могут позволить себе лениво блуждать по лесу, перемещаясь всего на несколько сотен метров в день. Всеядные ардипитеки должны были действовать энергичнее и преодолевать большие расстояния, чтобы раздобыть что-нибудь вкусненькое. При этом возрастала опасность угодить в зубы хищнику. Особенно тяжело было самкам с детенышами. В таких условиях стратегия «секс в обмен на пищу» становилась очень выигрышной.

Если самцы древних гоминид взяли за правило носить пищу самкам, то со временем должны были развиться адаптации, облегчающие такое поведение. Пищу нужно было переносить на значительные расстояния. Это непросто, если ходишь на четвереньках. Вот Лавджой и считает, что двуногость развилась в связи с обычаем снабжать самок продовольствием. И, говоря образно, любовь деятельно изменила и человека, и принципы отбора.