Загрузка...
Отношение к усыновлению в обществе в последние годы изменилось кардинально. Из скрытого от глаз большинства самоотверженного и рискованного дела отдельных граждан оно стало публичным и даже престижным. Возможно, поэтому пост, написанный в ЖЖ семейным психологом Верой Котиной, привлек мое внимание.
«Всe, что могло случиться с Маринкой плохого, произошло до того, как ее с переломом бедра и челюсти подобрала «скорая». Из больницы Маринку передали в детский дом. Ей было 5 лет. На голове у неe были шрамы, и волосы на них не росли. Приeмная мама научилась причeсывать ее так, чтобы спрятать шрамы. Уже 10 лет Маринка растeт в приeмной семье.
— В детском доме меня пугали, — говорит она, — из детского домика раздавался страшный голос: “Кто не будет спать, того съем”.
Когда девочка его слышала, кричала от ужаса.
Она ждeт очередного дня рождения. Ей подарят сотовый. По ее словам, это будет самое радостное в еe жизни событие. Недавно она сказала, что до сих пор ничего хорошего в еe жизни еще не было… Ну не помнит она никаких приятных событий! Она не назвала ни свои дни рождения, ни другие торжества в приeмной семье, ни даже съeмки в телесериале, о которых взахлeб рассказывала совсем недавно. Таково еe восприятие. В прошлом, каким бы оно ни было, нет ничего хорошего. Всe хорошее у Маринки в будущем, пока оно не наступило…».
Прошел день, а за ним еще и еще, но один вопрос, вызванный постом коллеги, саднил, как заноза. Десять лет жизни в приемной семье и работы с психологом немало даже для взрослого, у которого иной масштаб времени. А в 15 лет это две трети жизни! И едва каждый миг этой мирной жизни начинал превращаться в прошлое, все хорошее с него смывала память о боли, пережитой в раннем детстве. Так смывает море построенные у его кромки замки из песка, оставляя безликий и пустой песчаный берег. Почему???
Более близкое знакомство с Маринкиной историей многое прояснило, а еще дало возможность увидеть некоторые очень важные и проблемные аспекты, уделять внимание которым, по-моему, необходимо тем больше, чем большее число семей вовлекается в практику усыновления.
О ЦВЕТАХ И УМЕНИИ РИСОВАТЬ
Для тех, кто забыл, что обычно рисуют дети в пять лет, напомню: все, что видят вокруг. Людей, цветы, деревья, дома, животных, героев мультиков и многое другое. Конечно, не все обладают одинаково выраженными художественными способностями. Однако умение рисовать простые предметы принято считать возрастной нормой для 5–6 лет. А неумение — один из признаков задержки развития, которая нередко наблюдается у детей, переживших безразличие и жестокое обращение.
В работах психологов П. Жане, Ж. Пиаже, Л. Выготского и их последователей были заложены основы современных представлений о механизме влияния отношений с взрослыми на развитие детского сознания. Это происходит путем интериоризации, то есть построения структур сознания на основе опыта совместной деятельности со взрослыми. «Ложечкой мы кушаем, а салфеткой вытрем ротик», — говорит мама, когда кормит ребенка.
Таким незамысловатым путем мы все когда-то усваивали общественно-исторический опыт человечества, а потом на его базе, согласно концепции культурно-исторической психологии, строили высший уровень регуляции сознания — индивидуальную систему значений. И не только навык обращения с ложкой или пользования горшком, но и образ всего мира и самого себя, который часто называют Я-концепцией.
Вера Котина, семейный психолог
«Я познакомилась с Маринкой через месяц после того, как она поселилась в новой семье. Наяву и во сне ее мучили страхи, она отставала в развитии, испытывала трудности в обучении, а вела себя так, что это не укладывалось ни в какие рамки. В доме приeмных родителей она тащила в рот упавшие мимо кастрюли на пол макароны, ела ложками соль и перец и хватала руками лезвие ножа. Они приехали втроeм: мама, папа и Марина. С восторгом кричавшая «мама» и «папа», девочка не могла нарисовать даже солнышко. Она просто с нажимом водила карандашом по листу, а потом сказала, что это морковка. Ей было 5 лет и 8 месяцев».
Можно сказать, что самые ранние отношения — это и есть «земля» для «цветка» нашей личности. Если ребенок родился и растет в крепкой семье — эта «земля» плодородная и дающая пространство для роста. Перенесенные в раннем возрасте жестокое обращение и равнодушие приводят к тому, что корни «цветка» личности повреждаются и вырастают слабыми. То есть неясные и разрушающие отношения в раннем возрасте порождают соответствующую картину мира и самого себя.
О ЦВЕТАХ И ДОМЕ
Маринкина приемная мама Наталья написала в дневнике: «Прожив с нами четыре года, она однажды спокойно сказала: «А у вас в доме не пахнут цветы». В нормальной ситуации человек говорит о месте, где работает и живет (даже временно, в гостинице, например) «у нас в номере» или «у нас на работе».
Как ей больно было это услышать!
Она еще не знала тогда: чтобы запросто сказать «наш дом», надо глубоко внутри ощутить, что имеешь на это право, которое появляется просто в силу принадлежности к группе людей, считающих себя одним целым — семьей. Но сознание своей принадлежности к семье не появляется у ребенка в момент подписания документа об усыновлении, ведь дети не понимают юридического языка ни в пять месяцев, ни в пять лет.
Оно формируется в ходе той самой совместной деятельности с другими членами семьи, причем очень рано: в возрасте от года до трех. Поэтому в садик советуют отдавать после трех, а вот брать в приемную семью, наоборот, считается, лучше раньше.
Ведь в старшем возрасте сознание принадлежности к новой семье формируется уже не на пустом месте, а на базе старых понятий о семье и доме, записанных в самом корне системы индивидуальных значений. Оттого и возникают эффекты, сходные с тем, о котором написала Наталья.
По наблюдению семейного психолога прежде и задолго до того, как у Маринки появилось «чувство дома», она начала себя осознавать членом семьи.
На рисунке, нарисованном через два года после удочерения, она поместила себя в центре.
Вера Котина записала ее спонтанные комментарии во время рисования.
«Сначала я должна брата нарисовать. Он будет большой… Ой, лучше я сначала другого брата нарисую. Он будет наравне… Вот такой мой брат. Я его сестра. Мы с ним наравне… Я наравне… Он наравне со мной… Это я семью рисую. Надо ещe нарисовать папу и маму. Сначала мамочку… Мама выше братика… Я с моими братьями наравне, а мама больше. Теперь папу. Они с мамой большие. Мама маленькая, а папа большой…»
Несмотря на то что ребенок вроде не помнит своих биологических родителей, глубинная память сохраняет образцы ранних отношений и задает схемы поведения, которые проигрываются и повторяются в отношениях с другими людьми, независимо от того, полезны они или разрушительны. Необходим новый и достаточно длительный опыт иных положительных отношений, чтобы перестроились прежние схемы.
У Маринки «чувство дома», по словам Веры Котиной, появилось только к десяти годам. В 10 лет свой рисунок семьи она начала с рисунка дома. Дом занял пол-листа. В нeм и вокруг него теперь была сосредоточена семейная жизнь…
Сейчас Маринке 15. Она учится в обычной школе, неплохо усваивает литературу и историю. Играет на фортепиано, в шумовом оркестре, занимается бисероплетением, ходит в секцию карате и плавает. Хочется завершить повествование на этой мажорной ноте, но…
Она то и дело затевает драки в школе. Друзей у нее нет, а отношения с ребятами в классе приходится улаживать классному руководителю. Она никак не приучится к элементарной аккуратности. Ее отношения с людьми остаются черно-белыми и поверхностными. Она влюбляется в каждого встречного мужчину или молодого человека, а единственная альтернатива этому чувству — ненависть.
Она охотно говорит о новых вещах, которые ей купят, но разговоры о том, как она будет жить, когда станет взрослой, вызывают у нее скуку. А самое неприятное, что те страхи, с которыми Маринка пришла в новую семью, продолжают мучить ее. Ей то и дело мерещится, что кто-то подстерегает ее в кустах, и ей продолжают сниться страшные сны.
Вера Котина: «До последнего времени бытовало пессимистическое убеждение, что последствия раннего детства, проведенного в социально неблагоприятных условиях, так глубоки, что помещение в благоприятную среду уже не помогает. Сегодня научными и практическими работами доказано: исправление нарушений возможно…»
Возможно — не значит быстро и запросто!
Завершив статью этим восклицанием, я показала ее разным людям, среди которых были и коллеги и усыновители. И некоторые передали Вере и Наталье не только слова поддержки, но и советы, основанные на знаниях и личном опыте. Но были еще и такие отклики.
«Это было давно. Теперь все изменилось», — сказала женщина, недавно принявшая в семью семимесячного малыша.
«Этот рассказ отпугнет усыновителей», — сказал редактор (не этого журнала).
«Это нетипичный случай», — сказала дама без своих детей, об усыновлении знающая в основном из СМИ и не имеющая ни малейшего понятия о проблемах детей, переживших, как Маринка, тяжелые формы ранней депривации.
Переварив услышанное, я решила еще кое-что дописать.
НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ БЫТИЯ
Наталья: Мои представления об отношениях с приемными детьми были сформированы фильмом «Мачеха». Главные героини там: девочка — тихая и скромная, которой отделили свой угол в комнате, и она из него особо не выходит, слова лишнего не скажет, и мачеха, которая пытается найти путь к еe сердечку.
Реальность оказалась жестче. В поисках подходящего ребенка Наталье, в ответ на отказ взять девочку-олигофрена, довелось услышать: «Что вы детей, как картошку, перебираете?»
Приехав в детский дом с мужем и сыновьями (только познакомиться), она увидела бегущую навстречу с криком «Вы за мной!» плотного телосложения девчушку, скорее похожую на пацана, а вовсе не на «божий одуванчик», который они воображали.
«Выбора нам не оставалось. Не успели отъехать от детского дома, у меня что-то сдвинулось в сердце… Переступив порог нашего дома, девочка уперла руки в боки и заявила: «Будет, как я хочу!» Через трое суток (тогда часы считали, а не дни) подумала: «Зачем я это сделала?» И это после страстного желания помочь ребeнку! На попытки обсудить проблему муж ответил: «Возвращать будешь сама!» И я оставила девочку, проводя различные эксперименты, чтобы помочь ей, не потерять детей, мужа и пожилых родителей, да и самой не свихнуться (а мысли были всякие). Я точно знаю: без поддержки нашего семейного психолога мы не смогли бы сейчас спокойно жить и воспитывать приeмную дочь и родных сыновей».
На волне позитива не дай бог ненароком превратить движение помощи сиротам в ловушку для добровольцев.
Хорошо, что сегодня идущим на усыновление людям есть куда обратиться за помощью. Но тревожно, когда вижу по телевизору, как в тематической передаче счетчик в штуках отсчитывает принятых в семьи детей. Количественная мера скрывает от глаз самое главное, что необходимо понимать не только тем, кто принимает в семью ребенка, но и тем, кто берется оценивать их успехи. Дети и взрослые настолько не похожи, что различия в сложности исходной педагогической задачи, за выполнение которой берутся потенциальные усыновители, огромны.
И еще. Когда ребенка забрали из детского дома — это только начало непростого и долгого пути. И даже десять лет жизни в приемной семье тоже еще не та осень, когда цыплят уже пора считать. Потому что дети и родители такие все разные, что, может быть, лучше поискать какие-то более деликатные способы помочь родителям и детям счастливо найти друг друга. А опыт усыновителей со стажем, я считаю, просто бесценен сейчас. Особенно когда они, как Наталья, честно рассказывают о своих трудностях, так что спасибо ей огромное. И заключительное слово.
Наталья: «Говорят, родителей не выбирают, а если вдуматься, детей тоже. Я уверена, Господь дает детей и приeмные — не исключение. Если же вернуться к истории нашего усыновления, то я уверена в том, что мы тогда приняли правильное решение».
