Загрузка...
За следующие 80 лет образ викторианского вампира – мистического, властного, красивого — окончательно сформировался. Вампир – это оборотень наизнанку. Во-первых, это зло внешнее, зло, с которым ты ничего не можешь сделать. Вампир подавляет твою волю, ты невольная жертва – чертовски хорошее оправдание в ситуации, когда ты чего-то очень хочешь, но не можешь себе позволить, а финальное убийство вампира говорит нам о том, что к моральному облику невольной жертвы нет претензий и что она бы еще тогда… если б только могла… Вот и еще одна противоположность – история оборотня ставит перед нами моральный вопрос в самой прямой форме, а история о вампире позволяет его незаметно обойти.
Роман Брэма Стокера «Дракула» явился следующим шагом в развитии образа. Прежде чем написать роман, Стокер восемь лет изучал легенды о вампирах, а потому его Дракула чуть больше похож на восточноевропейского фольклорного монстра, чем аристократические хлыщи, населявшие тогдашние вампирские романы. Таким же монструозным он остался в первой экранизации романа – «Носферату» (1922), но уже в следующей «Дракула» (1931) он снова больше похож на жиголо, равно как и в последовавших продолжениях. Однако Дракула, воплощенный Кристофером «Саруманом» Ли в десятке фильмов, вышедших в пятидесятых – семидесятых, снова стал более «хищным».
Конец семидесятых стал важной вехой по трем причинам: вышла самая точная экранизация Дракулы (ВВС, 1977), самая мрачная экранизация Дракулы («Носферату, призрак ночи» Вернера Херцога) и роман Эн Райс «Интервью с Вампиром», выведший романтизацию вампирского образа на радикально новый уровень.
Фильм «Дракула Брэма Стокера» Копполы хоть и подделывается под честную экранизацию романа, на деле является своеобразным исследованием эволюции образа вампира в кино: оттого в фильме намеренно используются устаревшие техники создания спецэффектов, оттого и Дракула там столь многолик, оттого и соблазняет Мину он именно в синематографе, оттого и добавлена романтическая линия, которой хоть и не было в романе, она была в стольких других вампирских фильмах и романах, что ее нельзя было не добавить. Дэвид Скал, автор книги «История хоррора в кино», пишет: «первоначально сценарий назывался “Дракула: нерассказанная история”. Разумеется, эту историю Стокер не рассказывал – такое бы ему и в голову не пришло. Newsweek назвал фильм Кополлы блефом – вместо дословного воспроизведения фанаты получили постмодернистский калейдоскоп отсылок к Жану Кокто, Густаву Климту, Арнольду Беклину, не говоря уже о семидесятилетней истории кинохоррора».
По меткому определению Стивена Кинга, «Сумерки» – это книга, в которой найдена «удачная и безопасная комбинация любви и секса, описания которых годятся для девочек, еще не знакомых ни с чувствами, ни с чувственностью». Под «хорроры» она попадает чисто номинально, поскольку является проекцией не столько страхов, сколько мечтаний юных дев о том, как вдруг взгляд прекрасного принца выхватит ее из толпы, заметив в ней что-то… что именно, не уточняется, иначе читательнице средней казистости сложно будет отождествиться с таким персонажем. Язык не поворачивается назвать Беллу героиней, поскольку она ничего не совершает сама, все совершается с ней или над ней.
То, что герой-любовник по совместительству еще и вампир, – лишь добавляет грезам пространства: можно помечтать о том, как он сможет оттолкнуть мчащийся автомобиль голыми руками, и о том, что с ним ты никогда не постареешь.
Подростковый страх перед взрослением – еще одна струнка, на которой успешно играют «Сумерки». Ну и конечно, непреходящая женская фантазия про то, что хорошая девочка может перевоспитать плохого мальчика.
Э. Л. Джеймс с ее «50 оттенками» – прямая наследница Стефани Майерс, да, собственно, и «книга» сама начиналась, как БДСМ-фанфик «Сумерек». Сюжет остался, по сути, тем же: есть девица без особых достоинств, на которую внезапно сваливается красивый, сильный, таинственный, влекомый к ней непонятно чем, но зато очень сильно. Всю вампирскую атрибутику – клыки и прочее – отбрасываем, от вампира в Грэе осталось лишь подчинение своему контролю и приглашение в мир пугающей сексуальности. Только, в отличие от викторианского вампира, проводника в мир орального секса, в котором на данный момент ничего пугающего не осталось, Грэй вводит главное бездействующее лицо книги в мир БДСМ.
Как мы видим, архетип расслоился: вампирская пугающая сексуальность перекочевала в романы для тех, кого сексуальность все еще пугает, вампирская бутафория (клыки, осиновые колы, святая вода) – в забойные месива, такие как произведения Блэйда, Ван Хельсинга или Пастыря, а должность носителя внешнего зла постепенно отошла к Маньяку.
