Загрузка...
Продолжает серию статей о гениальности и безумии патография знаменитого писателя Ивана Гончарова (1812–1891), автора незабываемого образа Обломова. Многих современников он «утомлял своей нормальностью». Но что скрывалось за этим? Страдал ли писатель каким-либо психическим расстройством и отразилось ли оно на его творчестве? Со временем все тайное становится явным.
Документы, воспоминания современников, переписку писателя изучает и делает выводы психиатр Александр Шувалов.
Странности в поведении будущего писателя
Психическая наследственность Ивана Гончарова имела явно «подмоченный» характер. По признанию его племянника, семья у них была «психически больная и нестойкая». Неравный по возрасту брак отца Гончарова, которого родные считали «ненормальным меланхоликом», с молоденькой девушкой подвергал определенному психопатологическому риску его потомство.
Подтверждением этого факта является заболевание брата Гончарова – Николая, который производил впечатление «психически больного человека, часто перед двумя сальными свечами сидел он целыми часами и громко разговаривал сам с собой. Он был постоянно задумчив».
Будущий писатель с детства отличался странностями в поведении. Он «не любил афишировать свою личность», чему мешало не только провинциальное происхождение, но еще врожденная неуверенность в себе, скрытность характера и болезненная подозрительность.
Любопытно, что молодой Гончаров пользовался успехом у женщин, умел ухаживать за ними и быть интересным. «Но обычно он не доводил свои ухаживания до конца, какая-то осторожность, недоверчивость к себе и другим удерживала его от того, чтобы сойтись с женщиной или жениться на девушке. Если же предмет его выходил замуж, то у него вспыхивала какая-то неосновательная ревность к сопернику», – пишет Леонид Юферев.
Некоторые коллеги-писатели относились к Гончарову весьма негативно. Но не так однозначно плох был этот «ленивый и жадный» чиновник. В 1852 году Гончаров совершил плавание от Петербурга до устья Амура, обогнув Африку и Южную Азию, а затем по сибирскому бездорожью в зимнюю пору проехал всю Сибирь, возвращаясь в Петербург. И в 1855 году опубликовал интереснейшую книгу о своем путешествии – знаменитую «Фрегат “Паллада”». Поступок, на который мало бы кто решился из других писателей.
Отшельник по собственному желанию
Сконцентрируем внимание на психопатологических расстройствах писателя и предполагаемом диагнозе.
Жил Гончаров «почти анахоретом, в довольно скучной обстановке, все время в одной и той же сумрачной квартире на Моховой, во дворе, в первом этаже, в которую не проникало солнце». Избегал публичных встреч, не любил фотографироваться и остался холостяком.
В силу болезненных переживаний Гончаров поддерживал отношения только с близкими ему людьми, а последние 20–25 лет жизни провел почти отшельником.
На фоне такой характеристики уже не вызывает удивления и последняя воля писателя: «Не печатать его личной переписки и судить о нем только по его литературным произведениям».
Кто «украл» замыслы книг Гончарова?
Но вернемся к молодым годам писателя. Если в юности всем бросались в глаза его чрезмерная впечатлительность и исключительная наблюдательность, которые и составили основу его творческих произведений, то с годами в характере нарастали черты неврастении и первые признаки болезненных идей «преследования».
Если бы не скандальная «литературная ссора» Гончарова с Тургеневым – оба уже были известными в России писателями, – то странности характера нашего героя не обсуждались бы столь широко и открыто.
Писатель Петр Боборыкин вспоминал: «Автор “Обрыва” заподозрил Тургенева в похищении у него замысла лица Базарова, так как его собственный нигилист был им задуман давно, раньше появления “Отцов и детей”. Гончаров видел во многом, выходившем тогда из-под пера парижских натуралистов, приятелей Тургенева, подкопы под него; находил у них даже свои сюжеты и замыслы лиц».
Тургенев, естественно, возмущался и в письме к историку литературы Леониду Майкову писал: «Представьте, что он неоднократно обрушивался на меня укорами в том, что будто бы я передаю всю сущность им задумываемых, еще только предполагаемых произведений французским романистам Флоберу, Доде, Золя и другим! Гончаров не шутя рассказывал, что я подсылаю к нему соглядатаев, те подсматривают, что он пишет, крадут у него со стола исписанные листы и пересылают их в Париж».
Это уже не повышенная мнительность и не навязчивая идея. Речь идет о бредовом состоянии.
Аффективно-бредовые переживания явно прослеживаются в письмах писателя к друзьям. Начиная с середины пятидесятых годов XIX века переписка свидетельствует, что в его характере все сильнее проступают психотические переживания.
«Ему мерещатся всюду происки врагов, им овладевает настоящая мания преследования. Его неотступно томит боязнь, что против него где-то ведется какая-то сложная интрига мнимых друзей, над ним в тиши издевающихся, и все они задаются целью, в особенности Тургенев, Ауэрбах и др., выкрасть содержание его романа, чтобы опередить в печати».
В письмах появляются ссылки писателя на свою «мнительность», «бред», «нервные расстройства», страх сойти с ума или показаться окружающим сумасшедшим.
В это время частичная критика у Гончарова еще сохранялась.
Лучшие друзья становятся преследователями
Обратимся снова к письмам Гончарова, в одном из них он пишет: «Около меня раскинуты какие-то тенета, в которые меня ловят, как зайца, и травят собаками. И затравят – Вы увидите. И все же я буду правее многих».
Мы видим, как разворачивается типичная картина бреда преследования с сопутствующими такому бреду защитными действиями. Поэтому Гончаров прячет от «врагов» рукопись, обертывая ее «синей бумагой», запечатывая и укладывая на дно чемодана.
Ему приходится постоянно быть настороже. Депрессия и бредовые переживания не отпускают его.
Постепенно лучшие друзья становятся сообщниками преследователей. Гончаров пишет в произведении «Необыкновенная история»: «Так, например, я видел, что за мной следят и на улицах – и угадывал, кто именно, хотя эти личности употребляли такой маневр, что будто им до меня дела нет. Но мне стоило только обернуться, и я всегда узнавал того, кто следит».
Параноидная шизофрения у Гончарова развивается классическим образом. Присутствует начальный период, который носит затяжной характер и похож на клинику вялотекущей шизофрении. В возрасте 45 лет возникает первый аффективно-бредовой приступ с характерными для шизофрении синдромами: паранойяльный синдром протекает с постепенным расширением круга действующих лиц, а бредовые переживания усложняются в динамике и на пике активности переходят в параноидный синдром.
В конце пятидесятых годов можно отметить возникновение мировоззренческого сдвига, усиливаются симптомы эмоционально-волевого дефекта, развивается выраженный аутизм личности.
Муза приходит между приступами
А как обстояло дело с механизмом литературного творчества Гончарова, романы которого, как считали некоторые литературоведы, «даже утомляли своей нормальностью»? Здесь читателей ожидает тоже много интересного и неожиданного. Гончаров пишет: «…лица не дают мне покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров – и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что все это носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться».
Летом 1856 года в Мариенбаде у писателя произошло странное отчуждение творческой деятельности. У Гончарова это проявилось в виде «“диктовки” с появлением присутствия постороннего лица, от которого исходит текст». Это нарушение сознания называется в психиатрии деперсонализация.
Писатель начинает в буквальном смысле приспосабливаться к течению своего заболевания, прогнозируя занятия творчеством на состояния продуктивных «летних гипоманий», когда бредовые переживания у него временно затихали.
Так, по воспоминаниям юриста и государственного деятеля Анатолия Кони, в 1868 году, «засев за “Обрыв” после разных колебаний, написал в две недели своим убористым и мелким почерком шестьдесят два листа кругом». Мы встречаемся с нередким примером своеобразной адаптации творческой личности к своему психическому расстройству.
Гончаров боялся, что его внезапная смерть сделает доступным его архив, чего не мог допустить по бредовым соображениям. Поэтому после перенесенного инсульта в начале 1889 года (за два года до смерти) сжег почти всю свою переписку, заметки, воспоминания, неопубликованные переводы и рукописи своих художественных произведений.
Предположительный диагноз: параноидная форма шизофрении с прогредиентным типом течения.
Источники:
- Барсов Н. И. Воспоминание об И. А. Гончарове // Гончаров И. А. Очерки. Статьи. Письма. Воспоминания современников. М. : Правда, 1986. С. 502–512.
- Безелянский Ю. Н. 69 этюдов о русских писателях. М. : Эксмо, 2008.
- Боборыкин П. Д. Творец «Обломова» (Из личных воспоминаний) // Гончаров И. А. Очерки. Статьи. Письма. Воспоминания современников. М. : Правда, 1986. С. 488–501.
- Венгеров С. А. Гончаров // Энциклопедический словарь : Брокгауз и Ефрон : Биографии. Т. 4: Герарди – Дюма. М. : Большая российская энциклопедия, 1993. С. 234–238.
- Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом. Л. : Советский писатель, 1989.
- Гончаров И. А. Лучше поздно, чем никогда. Избранные письма // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8. М. : Правда, 1952. С. 135–177, 265–513.
- Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М. : Правда, 1989.
- Сегалин Г. В. Патогенез и биогенез великих и замечательных людей // Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатологии). 1925. Вып. 1. Т. 1. С. 24–90.
- Тургенев без глянца / Сост., вступ. ст. П. Фокина. СПб. : Амфора. ТИД Амфора, 2009.
- Чешихин В. Б. Гончаров // Русский биографический словарь. Гоголь – Гюне. М. : Аспект Пресс, 1997. С. 282–330.
- Энгельмейер П. К. Творческая личность и среда в области технических изобретений. СПб. : Книгоиздательство «Образование», 1911.
- Юферев Л. А. Необыкновенная история Ивана Гончарова. Киров : Веси, 2017.
