Франц Кафка писал романы, сочетавшие фантастику кошмара с буднично-протокольной манерой письма. Можно ли обнаружить какие-нибудь параллели между своеобразием литературного творчества и психологическими особенностями его личности?
Начнем с детства, которое накладывает неизгладимый отпечаток на абсолютное большинство людей. Кафка всегда был очень одинок: биографы отмечают его «закрытость», подчеркивая, что он «всегда будто окружен какой-то стеклянной стеной» (И. И. Гарин). Свойственная Францу правдивость не способствовала укреплению отношений с друзьями, поэтому ни с кем из них он не был очень близок.
Когда писатель возмужал, то оказалось, что женщины его больше пугали, чем влекли; встречам с ними он предпочитал эпистолярное общение. Ни с одной из них он так и не решился соединить свою жизнь, хотя был помолвлен с Юлией Ворыцек и (дважды!) с Фелицией Бауэр. Кафка сам переживал по этому поводу и писал: «Любовь, ты нож, которым я причиняю себе боль». Отношение Кафки к женщинам характеризуется крайней двойственностью, а его вос приятие секса можно обобщить в одной фразе: «Коитус как кара за счастье быть вместе»1. Некоторые исследователи склонны видеть за этим признанием импотенцию или указание на гомосексуальную ориентацию.
Двойственность была характерна для всей личности писателя. Несмотря на то что он был вегетарианцем, трезвенником, принимал холодный душ, совершал пешие прогулки, плавал, ездил верхом и всю жизнь проявлял интерес к диете, Кафка оставался болезненным и винил в этом только себя. Его жизнь была полна противоречий. Так, он боялся своего отца, но большую часть жизни провел в доме родителей, хотя ничто не мешало ему жить отдельно. Он любил женщин, но в то же время считал «отвратительными» сами сексуальные отношения. Литература была смыслом его существования, но он довольствовался своей чиновничьей должностью и писал лишь для того, чтобы «выпустить на волю свои странные фантазии». Приступы страха перед жизнью сменялись периодами острого интереса к самым разнообразным ее проявлениям и увлечениям, но затем снова наступало замкнутое уединение.
Собственные недостатки представлялись Ф. Кафке столь огромными, что чувство самоуничижения сочеталось у него с ощущением своей никчемности как писателя и с извращенным поиском несчастий.
В своем дневнике (1911 г.) Кафка оставляет чрезвычайно характерную в психологическом отношении запись: «…Меня часто охватывает грустное, но спокойное удивление собственной бесчувственностью. Я отделен ото всех вещей пустым пространством, через границы которого я даже и не стремлюсь пробиться». А в 1913 г. он подробно расшифровывает особенности своей личности: «Не только из-за внешних обстоятельств, а гораздо больше по характеру своему я человек замкнутый, молчаливый, нелюдимый, мрачный, но для себя я не считаю это несчастьем, ибо это лишь отражение моей цели… Я лишен всякой склонности к семейной жизни, в лучшем случае могу быть разве что наблюдателем».
По мнению некоторых биографов, один из самых великих писателей XX века страдал «простой формой шизофрении». Возможно, если бы не отец, то Кафка женился бы, сделал карьеру, меньше страдал от психических расстройств и не так рано умер. Но тогда, скорее всего, он не написал бы своих знаменитых романов. Легко заметить, что Кафка как будто специально стремился быть неуспешным. Никто не мешал ему уехать из дома отца и жить одному, никто не мог помешать ему, взрослому человеку, жениться.
Всякий раз он отказывается от брака без каких-либо видимых причин. Кафка не очень высоко оценивал «свое писательство», постоянно сомневался в своих способностях, редко и неохотно печатался, а перед смертью, наступившей от туберкулеза, попросил своего душеприказчика Макса Брода сжечь все его рукописи. К счастью для нас, его единственный друг этого не сделал.
Он хочет пить и отделен от источника только кустами. Но он разделен надвое, одна часть охватывает взглядом всё, видит, что он стоит здесь и что источник рядом, а вторая часть ничего не замечает, разве лишь догадывается, что первая всё видит. Но поскольку он ничего не замечает, пить он не может.
Франц Кафка. «Он»
Особенности творчества
Писать Кафка начал еще в университете. «После службы, которая заканчивалась в два часа дня, он приходил домой и ложился спать. Вечером для него начинался новый «рабочий день»: он садился за письменный стол, из-за которого вставал лишь поздно ночью, а иногда и под утро. Переутомление и бессонница были естественным следствием подобного образа жизни»2. Художественным выражением абсолютной правдивости Кафки становится обстоятельность описаний, что можно заметить в любом из его произведений.
Кафка обожал детали и с такой любовью вникал в их суть, что наружу выступало то, чего до тех пор никто не замечал. Для его повествовательной манеры характерно точное правдоподобие эпизодов, мыслей и поведения отдельных людей, которые предстают в необычайных, часто абсурдных сочетаниях, взаимосвязях, столкновениях. Однако своеобразный алогизм мышления писателя, свойственный психически больным людям, нередко затрудняет восприятие его творчества.
Болезненный ипохондрик, шизофреник, не уверенный в себе чиновник, тихий еврей из Праги, вечно больной и недовольный жизнью, становится после смерти величайшим писателем ХХ века, кумиром культуры нашего столетия. Кажущаяся неуспешность во время жизни оборачивается гиперуспешностью после смерти.
В. П. Руднев
Мнения исследователей относительно психиатрического диагноза противоречивы. В настоящее время творчество Кафки в аспекте «креативного безумия» анализирует В. П. Руднев (2005 г.): «Применительно к Кафке и его творчеству имеет смысл говорить о простой шизофрении, особенность которой в отсутствии продуктивной симптоматики — прежде всего бреда и галлюцинаций — и в преобладании негативных симптомов: усталости, депрессии, ипохондрии, характерной шизофренической опустошенности».
«Проза Ф. Кафки имеет ряд общих черт не только со сновидениями, но и с психиатрическим феноменом псевдогаллюцинации». Так, слуховые псевдогаллюцинации тихи, лишены ощущения объективности, а зрительные псевдогаллюцинации тусклы и умозрительны; «лица и фигуры зачастую — лишь туманный силуэт »… Псевдогаллюцинации часто отрывочны и хаотичны, не завершены, но и романы Ф. Кафки, как правило, не закончены, словно писатель был разбужен до того, как произошла развязка»3.
И здесь мы сталкиваемся с двойственностью: с одной стороны, любовь к деталям, с другой — «туманные силуэты». Поэтому творчество Кафки невозможно рассматривать вне его шизофренических расстройств. Сложность состоит в том, что болезнь писателя трудно отнести к какой-либо вполне определенной форме шизофрении. Как правило (за исключением таких рассказов, как «Превращение»), в текстах Кафки нет выраженного бредового начала. Тем не менее мир его произведений чрезвычайно странный, это шизофренический мир. По нашему мнению, Кафка страдал шизотипическим расстройством, так как у него обнаруживаются все клинические признаки этого заболевания. Вряд ли у кого вызовет сомнение и влияние психического расстройства и связанного с ним нарушения мышления на его литературное творчество.
Нет нужды выходить из дому. Оставайся за своим столом и прислушивайся. Даже не прислушивайся, жди. Даже не жди, будь неподвижен и одинок. И мир откроется тебе, он не может иначе…
Франц Кафка
Можно предположить, что литературное творчество Кафки выполняло в какой-то степени целебную функцию (в смысле «терапии творческим самовыражением»). В пользу этого мнения говорит та неохота, с которой он давал согласие на издание своих произведений при жизни, а также распоряжение уничтожить свои рукописи после смерти.
Общеизвестно, что Кафка страдал многими невротическими комплексами и фобиями, мучительной бессонницей, но никогда не пытался бороться с ними. Он понимал, что именно из этого «сора», прибегая к метафоре А. Ахматовой, «растет» его вдохновение, и не без основания считал, что его болезненные переживания нерасторжимо связаны с творческим процессом.
Подобный «терапевтический негативизм», под которым мы понимаем отказ от лечения своего душевного расстройства, отмечался и у других писателей (Н. Гоголь, Ф. Достоевский, М. Гофман, Р. Рильке). С психопатологической точки зрения этот феномен можно квалифицировать как сверхценную идею. Страшно представить, как деградировало бы творчество Кафки, если бы в его время уже имелся доступ к современным методам психотропного лечения! Бессонницу у него, безусловно, вылечили бы, фобии наверняка бы уменьшились, но вряд ли после этого писатель захотел и смог бы создать свои произведения.
Проснувшись однажды утром от беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирно-твердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.
Франц Кафка. «Превращение»
Думается, что уточнение диагноза не имеет принципиального значение. Главное — в очередной раз подтверждается известная аксиома: гений и болезнь не только «совместны»: болезнь может превратить талантливого писателя в гения.
В «Шинели» и в «Превращении» герой, наделенный определенной чувствительностью, окружен гротескными бессердечными персонажами, смешными или жуткими фигурами, ослами, покрасившимися под зебру… У Гоголя и Кафки абсурдный герой обитает в абсурдном мире, но трогательно и трагически бьется, пытаясь выбраться из него в мир человеческих существ, — и умирает в отчаянии…
С другой стороны, изоляция, странность так называемой реальности — вечные спутницы художника, гения, первооткрывателя. Семья Замза вокруг фантастического насекомого — не что иное, как посредственность, окружающая гения…
Грегор мертв; утром служанка находит высохшее тело, и семью насекомых охватывает могучее, теплое чувство облегчения. Грегор — человек в обличье насекомого; его родичи — насекомые в человеческом облике. Грегор умер, и насекомые их души сразу ощущают, что теперь можно радоваться жизни.
Владимир Набоков