Загрузка...
Композитор Георгий Свиридов говорил, что в Модесте Мусоргском сочетались «ослепительная гениальность» и «последствия алкоголизма». Эта краткая характеристика исчерпывает всю славу и всю психопатологию великого русского композитора, трагически ушедшего из жизни в 42 года.
ДИАГНОСТИЧЕСКОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ
ВОЕННАЯ ШКОЛА
Мусоргский рос в семье, где любили музыку, с детства играл на фортепиано. В девятилетнем возрасте выступил перед слушателями, а в 13 лет написал первое самостоятельное произведение. Юноша поражал своими музыкальными способностями, но родители отдали его в Школу гвардейских подпрапорщиков, так как все Мусоргские служили по военной части.
Первые патологические изменения личности стали заметны с 1865 года, после смерти матери. У него, как пишут биографы, «начался приступ нервной болезни», под которым подразумевали «алкогольную горячку». Возникновение зависимости относится ко времени пребывания в военной школе, нравы которой были далеки от идеальных. Когда Модест перешел на службу в элитный Преображенский полк, он уже «пил горькую». Никто заранее не договаривался с ним об участии в концертах, так как не знали, будет композитор в нормальном состоянии или «уйдет» в очередной запой. Из-за алкогольной болезни невольно прерывалась работа над серьезными сочинениями – оперой «Саламбо», первой редакцией оперы «Борис Годунов». Большинство своих лучших произведений Мусоргский написал в начинавшихся запоях. Любопытно следующее замечание Семена Осиповича Грузенберга, исследователя психологии творчества: Модест Петрович «жаловался во время творческой работы на галлюцинации слуха и зрения».
К 1873 году алкоголизм зашел так далеко, что всем стало ясно: композитор окончательно «сломался». «Врачи обнаружили болезнь печени, расширение сердца и воспаление спинного мозга, – сообщает один из биографов. – …Он выглядел почти стариком. Лицо стало одутловатым, обрюзгшим. Кожа приняла землисто-серый оттенок, болезненный румянец выступал пятнами».
НИЗМЕННАЯ НАТУРА
Много воспоминаний о композиторе оставила семья Римских-Корсаковых, в квартире которых в 1871–1872 годах проживал Мусоргский. Надежда Николаевна Римская-Корсакова так пишет о необыкновенном своеобразии его личности и внешности: «Он был среднего роста, хорошо сложен, имел изящные руки, красиво лежащие волнистые волосы, довольно большие, несколько выпуклые светло-серые глаза. Но черты лица его были очень некрасивы, особенно нос, который к тому же всегда был красноват… Глаза у Мусоргского были очень мало выразительны, даже, можно сказать, почти оловянные. Вообще лицо его было малоподвижное и невыразительное… Ему претило говорить обыкновенные простые слова… Слог его писем необы-чайно своеобразен, пикантен… В последние годы его жизни это своеобразие слога стало уже переходить в вычурность… Впрочем, тогда эта вычурность и неестественность проявлялись иногда не только в письмах, но и во всей его манере держаться».
Ей вторят и другие биографы композитора, подтверждая, что он был настолько не похож на окружающих, что иногда производил впечатление чудака, а «его юмор, его образная речь вос¬принимались как кривлянье и позерство». Вот что писал о нем Петр Ильич Чайковский: «По таланту он, может быть, выше всех предыдущих, но это натура узкая, лишенная потребности в самосовершенствовании, слепо уверовавшая в нелепые теории своего кружка и в свою гениальность, кроме того, это какая-то низменная натура, любящая грубость, неотесанность, шероховатость».
«ГДЕ НАШЕЛ ОБИТЕЛЬ»
Мусоргский был противником брака для художников, считая, что семейная жизнь мешает творчеству. Одна из современниц подтверждает: «Многие часто подговаривали Мусоргского жениться; но его нерасположение к браку доходило до смешного…» Создатель «Хованщины» не имел дома и семьи, всегда жил у друзей. Порой в неудержимых запоях Мусоргский даже расставался с мебелью и одеждой. Когда в 1880 году его уволили со службы, жить стало фактически не на что и негде. Попытался поселиться самостоятельно, но вскоре был выселен за неуплату, после чего переехал к одному из своих приятелей, Павлу Александровичу Наумову, разорившемуся помещику и офицеру в отставке. К нему он «захаживал» и раньше, о чем велеречиво сообщал в одном из писем: «Я, многогрешный, в день твоего отъезда проплелся в пятом часу утра пешью к Наумову, где нашел обитель, благо предупредил Наумова, ибо, как знаешь, один боюсь оставаться». Обратим внимание на характерную деталь предделириозного состояния – боязнь оставаться одному ночью, когда обостряются психотические расстройства.
Друзей больше всего удручало то обстоятельство, что «Мусоргский опустился». Негодуя по поводу «засиживанья» Модеста Петровича в трактирах, бывшие соратники начали отворачиваться от него. И это не вызывает удивления: выпивки все чаще переходили в запои. Композитор вступил в последнюю, самую страшную пору своей жизни: он запустил себя внешне, стал неряшлив, от былой подтянутости не осталось и следа. Не имея сил отказаться от спиртного, докатился до полной нищеты.
«ВБЕЗУМНЫЙ БРЕД»
В марте 1881 года в связи с развитием белой горячки Мусоргский был поме-щен, как бывший военный, в Сухопутный госпиталь. Именно в это время Илья Ефимович Репин написал широко известный портрет композитора.
Николай Андреевич Римский-Корсаков вспоминает: «Радуясь нашему посещению, он иногда разговаривал с нами вполне нормально, но вдруг переходил в безумный бред. …наконец 16 марта ночью он скончался, по-видимому от паралича сердца… Его крепкий организм оказался весь расшатанным от губительного действия вина».
Вот другие, не менее скорбные воспоминания этого периода. Из письма Владимира Васильевича Стасова: «Доктора говорят, что у него были не удары, а падучая болезнь… Врачи говорят также, что, кроме падучей и ударов, он несколько помешан. Человек он конченый». Из письма Репина к Стасову: «А ведь это и было главной причиной его ранней гибели. Вспом-ните, как часто Вы спасали его, ухаживали за ним и всевозможными средствами человека, превращенного в полуидиота с трясущимися руками, Вы оздоравливали и возвращали его к прежней человеческой, артистической деятельности».
Биографы склонны объяснять депрессию Мусоргского в последние годы жизни непризнанием его творчества, одиночеством, бытовыми и материальными затруднениями, с чем профессионал-нарколог может согласиться только частично. Эти обстоятельства, скорее всего, явились следствием, а не причиной. Без сомнения, депрессия непрерывно углублялась, а соматическое состояние утяжелялось алкогольными психозами и судорожными приступами.
Когда умиравшего Мусоргского привезли в Николаевский госпиталь, где мог лечиться только определенный круг военных, его не хотели принимать и композитора стационировали как чьего-то денщика. Так он и умер под чужим именем.
Смерть Мусоргского была фактически самоубийством. Он подкупил сторожа, и тот принес бутылку коньяка. Эта бутылка, осушенная разом с яблоком в качестве закуски, и оказалась роковой.
Гений, опередивший свой век и повлиявший на всю мировую музыку, умер в нищете, лишившись авторских прав на все свои произведения. Нам сейчас трудно понять, что значило тогда – умереть в больнице. В XIX веке это означало предел нищеты и заброшенности. Хуже было только под забором. Но живым Мусоргский уже никому не был нужен. Для него подыскали бесплатную больницу, но на лечение денег уже «не хватило». А вот на роскошные похороны нашлись мигом. И на памятник быстро и легко собрали несколько тысяч.
СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ
Мусоргский – один из немногих композиторов, избегавших женских персонажей в своих операх. В «Борисе Годунове» образ Марины Мнишек был введен под давлением музыкального комитета Дирекции импе-раторских театров. На протяжении всего творчества Мусоргский лишь единственный раз воспел чувство любви: Марфы и Андрея Хованского в опере «Хованщина». Этот факт, возможно, вызовет меньше удивления, если мы обратимся к биографическим фактам. В любви он вел себя с нерешительностью и рефлексией чеховских героев: испытывая чувство к женщине, или чего-то опасался, или заранее был уверен в несчастливом исходе любовного романа. Среди его сочинений почти нет таких, про которые можно было бы со всей определенностью сказать, что они вдохновлены любовью к женщине.
В этом контексте интересна странная любовь Мусоргского к графу Арсению Аркадьевичу Голенищеву-Кутузову, поэту и государственному деятелю. Письма к нему Мусоргского вызывают недоумение: такая в них «пригвождающая к месту, неумолимая, смертельная любовь». «Я любил и люблю тебя – и только. Почему люблю – спроси свою художественную душу». Мусоргским написано на слова Голенищева-Кутузова несколько произведений, среди которых два вокальных цикла с характерными названиями: «Без солнца» (1874) и «Песни и пляски смерти» (1875–1877).
НЕЗАВЕРШЕННОСТЬ
Вследствие алкогольной зависимости Мусоргский в течение двух последних лет писал мало. Монументальные по замыслу работы остались неоконченными. А когда возникла алкогольная эпилепсия, стало еще сложнее. Последнее, что создано Мусоргским, – знаменитая «Блоха» на слова Гете. Но «Блохе», чтобы прославиться, пришлось дожидаться Шаляпина.
Множество других сочинений так и не были записаны на нотную бумагу. В грязной пивной, среди забулдыг наносить «божий глас» на бумагу несподручно. Поэтому сочинял он, когда возвращался домой, точнее – приходил в себя. Наверняка многое терялось. Но и то, что успевал записать в состоянии опьянения или последующего похмелья, приводило слушателей в восторг. Его друзей поражало, как композитор, оставаясь до самой смерти с музыкальным образованием преображенского офицера, мог излагать на бумаге такие гениальные мысли.
Можно утверждать, что алкоголизм у Мусоргского носил злокачественный характер. Об этом свидетельствуют его раннее начало, быстрое появление психотических форм (белая горячка), алкогольная эпилепсия, катастрофическое поражение внутренних органов. Алкогольная зависимость привела к преждевременной смерти и не позволила Мусоргскому в полной мере проявить свой музыкальный гений.
