Игролечение

Похоже, врачи занялись детскими играми от безысходности: ребенок в отличие от взрослого не может объяснить, что с ним происходит. Четырехлетняя американка Нэнси, оказавшаяся с появлением сестренки под строгой и мелочной опекой бабушки, начала выдирать из головы волосы и есть их, стала почти лысой. У ее ровесника Пола умер любимый дедушка, и каждые две недели мальчик требовал, чтобы его отвезли на кладбище, и там долго разговаривал с умершим через дырку, приготовленную для вазы с цветами; он стал непомерно пуглив, а пойдя в школу, учился плохо и был агрессивен по отношению к одноклассникам. Дом маленького Сэма ограбили, и он потерял чувство защищенности, стал непослушен, агрессивен.

Представьте себе такие истории про Нину, Петю и Семена и допишите их в знакомом варианте. Я полагаю, что Нину много раз одернут, потом надают по рукам, поставят в угол, а утром, как обычно, будут отводить в детский сад. Вполне возможно, девочка начнет писать в кровать, отбирать у других детей игрушки и многое делать назло взрослым, за что получит ярлык «трудной», который постарается подтвердить всем своим поведением, вызывающим и агрессивным в саду, дома, потом в школе. Пете родители скажут, чтобы он немедленно перестал фантазировать, садился делать уроки, научился «правильно» вести себя в школе, иначе ему крепко попадет. В смерти дедушки несколько лет назад никто и не подумает увидеть причину сегодняшних неприятностей, скорее папа будет упрекать маму за то, что распустила сына до невозможности, а мама ответит, что мальчику необходима твердая отцовская рука. Сему начнут дразнить за трусость сначала родители, потом одноклассники, которых он в ответ попытается поколотить, за что будет сначала бит, потом отруган учителем. Может быть, его попробуют отдать в спортивную секцию, и, возможно, он даже добьется там некоторых успехов, но не приобретет чувства психологической защищенности, без которого не сможет полноценно развиваться.

Это неправда, что тотальная психологическая малограмотность характерна только для нашего общества: популярные книжки по детской психологии, выпущенные в Америке и Европе огромными тиражами, содержат множество рассказов о грубых просчетах в обращении с детьми. И о том, как родители делают своих детей заложниками собственных амбиций, как, чувствуя себя ущемленными вне дома, самоутверждаются за счет детей, как педагогические правила подменяют — и не могут заменить — живое чувство.

ИГРЫ ПРОФЕССОРА ЛЭНДРЕТА

Книга психолога, профессора Гарри Лэндрета «Игровая терапия: искусство отношений» вообще-то предназначена его ученикам и последователям, специалистам по излечению детей от всяческих психических недугов с помощью игры. Я бы сделала ее настольной книгой всех родителей, которые хотят поближе узнать своих собственных детей, чтобы помогать им самостоятельно решать свои проблемы.

Главное, на чем строится игровая терапия: каждый из них обладает вполне достаточным психологическим ресурсом, чтобы решать сложнейшие проблемы, о которых взрослые зачастую просто не имеют понятия. Самый мощный инструмент, с помощью которого маленький человек запускает эти резервы в действие, — игра. Собственно, это само по себе не открытие: еще дочь Фрейда Анна обратила внимание на то, как ведут себя дети после бомбежек Лондона. Взрослые выговариваются — снова и снова рассказывают друг другу, что почувствовали при первых звуках сирены, как бежали в бомбоубежище и споткнулись с маленьким ребенком на руках, как возвращались к чудом уцелевшему родному дому мимо развалин. Дети ничего этого рассказать не могут, словарного запаса не хватает. Они снова и снова играют в кубики и куклы: строят дома, бросают сверху бомбы, дома разлетаются, куклы убегают… Результат тот же: выговорившись или наигравшись, можно жить дальше.

Для того чтобы ребенок мог выплеснуть в игре самые сложные, разрушительные для него эмоции, необходима специальная подготовка, подробно описанная Г. Лэндретом. Особый подбор игрушек и игровых материалов, как выясняется, имеет огромное значение: игрушки — слова, игра — речь. Если вы хотите, чтобы ребенок смог максимально раскрыться, снабдите его водой и песком (наплевав на чистоту в комнате): с ними можно делать что угодно. Хотите дать ребенку некоторую уверенность в себе — не предлагайте ему слишком сложный конструктор, чтобы он мог подумать: ну, с этим я справлюсь. И вместо того чтобы отвечать агрессией на детскую агрессию, купите ребенку огромную надувную куклу, на которой он всегда может сорвать свою злость, обиду, ощутить себя сильным и непобедимым. Клей, краски, бумага — и старенькое платье, чтобы не жалко было, что испачкают, поскольку испачкают обязательно.

Но самое сложное, разумеется, искусство отношений, вынесенное в заголовок книги. Я прежде просто не представляла себе, насколько всеобъемлюще наше влияние на детей, как мгновенно и тотально реагируют они на самые тонкие изменения интонации, как точно ловят выражение лиц и глаз, когда мы недовольны, когда хотим что-то ему подсказать, как-то направить. Все это необходимо подавить в себе, стереть с лица и из голоса — если вы хотите увидеть своего ребенка не таким, каким он должен быть, а таким, каков он есть на самом деле, со всеми его проблемами, о которых иначе вы можете никогда не узнать. Только заинтересованное понимание, но зато в полной мере. Для психотерапевта это часть его профессии. Для папы и мамы это возможно, по-моему, только при искреннем интересе к ребенку как таковому. А это, в свою очередь, означает отказ от общей установки, главенствующей в российской домашней педагогике, — убеждения, что мы прекрасно знаем своего ребенка, знаем, что ему нужно, намного лучше, чем он сам, поскольку мы — взрослые, опытные и главная наша задача — передать этот опыт чистому, как белый лист бумаги, неразумному дитяти.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Как я уразумела из книги Лэндрета, мы, сами того не понимая, настолько «задавили» детей, что они далеко не сразу осмеливаются быть самими собой. Они принимаются за решение своих проблем собственными силами не раньше 13 — 14-го занятия в игровой комнате, обычно по 45 минут в неделю. И это при профессиональном психологе, который ведет себя по всем правилам, прописанным — крупным шрифтом, в рамочке — в книге, где после этого даны все обоснования и приведены примеры.

Психолог объясняет маленькому пациенту, что здесь можно вести себя как угодно.
Мальчик, хорошо учившийся в школе, пишет на доске слово с грубой ошибкой.
— Так можно?
— Так можно?
Я бы, разумеется, сказала, что нельзя. Психолог спокойно говорит:
— Здесь ты можешь писать, как хочешь.

Нэнси — та самая, с кудряшками, которые уже съела, — снимает новенькие лакированные туфельки и опускает их в таз с водой, лукаво поглядывая на психолога.
— Ты решила опустить туфли в воду… — нейтральная констатация факта, но интонация полна понимания и сочувствия.

Другая девочка протягивает психологу маленький обруч.
— Это браслет?
Если бы психолог с ней согласился, никогда этот «браслет» не превратился бы ни в наручники, ни в «паучий пирог», так навсегда и остался бы браслетом. Правильный ответ:
— Это то, что ты хочешь.

На самом деле границы дозволенного есть: они широки, но соблюдаются категорически и со всей последовательностью.
Нельзя бить психолога.
— Но ты можешь бить Бобо (надувную куклу).
Нельзя колотить грузовиком по стеклу окна.
— Но ты можешь колотить им по полу.
Нельзя запустить металлический самолет в зеркало-окно, через которое идет видеосъемка (что от детей не скрывается, «но мы никому не покажем пленку, это только для нас с тобой»).
— Но ты можешь запустить самолет в другую сторону.
Это еще одно психологическое правило: запрет необходимо сопровождать альтернативным вариантом.

Главное тут — сам принцип запретов: их не слишком много, чтобы малыш мог ощутить свободу действий, но они необходимы, чтобы он почувствовал себя в безопасности в «правильно» (по правилам) организованном мире. Они непреложны и последовательно соблюдаются — без всяких исключений, это и создает предсказуемость мира, а с ней дает чувство защищенности. В хаосе вседозволенности ребенок беззащитен. И опять напоминание любой маме: разве мы не знаем этого правила? Разве мы его соблюдаем? В каждодневном хаосе мелких запретов, когда у нас плохое настроение, и недопустимых «разрешений», потому что «день хороший, а правил не бывает без исключений», — мир зыбкий, непостоянный, порождающий тревогу.

В рамочке есть и такое правило: не отвечай на вопросы, которые тебе не задавали. Прочитав «расшифровку» Лэндерта наиболее частых вопросов, я с сожалением подумала, как часто наши разговоры с ребенком скользят по поверхности, по словам, за которыми стоят совсем не словарные значения, а оставшиеся скрытыми для нас чувства, опасения, надежды.

Например, простенький вопрос:
— Что это?
И комментарий: Валери, возможно, действительно не знает этой игрушки; или пытается решить, что ей хотелось бы с ней делать; или не уверена, что с ней можно играть, то есть опять устанавливает границы дозволенного; или хочет втянуть взрослого в отношения, в игру, просит его одобрения; или вы только что затронули какую-то болезненную точку, и девочка хочет увести вас от нее.
И правильный ответ терапевта: «Здесь это может быть всем, чем ты захочешь» (вариант: «Это ты сам можешь решить» — важный оттенок: ты сам принимаешь решение и берешь на себя ответственность за него).

Я СМОГУ

Таких правил еще много, и в них искушенный психолог даст фору любому родителю. Но есть кое-что, данное многим родителям просто так, как дар божий, а от психолога требующее напряжения всех душевных сил, поскольку никакой тренинг этого не обеспечит: любовь к ребенку. Мы часто скупимся на ее проявления — Лэндрет считает, что зря.

Нэнси забирается на руки психологу с соской в зубах и несколько занятий подряд разыгрывает из себя младенца. Потом меняет роль: теперь она — взрослый, а психолог — младенец: она кормит его маленькой ложечкой, сует соску. Главное психологическое завоевание — смену позиций — она совершает сама (а ведь могла бы вместе с мамой).

Пол, избив Бобо, закопав несколько игрушек и расчленив несколько других, неожиданно подошел к терапевту и очень серьезно и спокойно сказал ему:
— Знаешь, мой дедушка умер.

Сэм, перепробовав много занятий, остановился на одной игре и повторял ее снова и снова: змея ползла к кукольному домику, обитатели которого спали, подбиралась к окну, пробиралась в дом. Сюжет повторялся много раз, пока в нем не обнаружился новый поворот: откуда-то являлся рыцарь и копьем убивал змею. После чего Сэм перемерил все рыцарские доспехи, которые были в игровой комнате.

Ах, как все просто и приятно. Под конец терапии у Нэнси на голове выросла шапка кудряшек. Попрощавшись с терапевтом, она шла к бабушке.— Немедленно надень рукавички! — строго сказала та. Девочка обернулась и сунула в рот палец. Она сосала пальцы тогда же, когда вырывала свои кудряшки.

ИСЦЕЛИСЯ САМ

Я не слишком сочувствую концепции, по которой дети много мудрее нас, поскольку ближе к природе и к подлинным чувствам. Но Лэндрет всегда готов у них учиться. В истории с Райэном, смертельно больным мальчиком, с которым профессор играл, чтобы помочь ему принять то, что принять невозможно, ему действительно удалось узнать нечто очень ценное для себя. С честной дотошностью он описал это.

Об этой истории с Райэном стоило бы написать отдельно: там было много нюансов интереснее, чем эти сухие и порой банальные выводы для себя самого; там была взаимная любовь, взаимное восхищение, маленький роман с нешуточным накалом, с нетерпеливым ожиданием встреч — и с грустным концом.

Профессор не боялся меняться. Не стеснялся учиться у детей, был благодарен им за то, что они принимали его таким, какой он есть в данный момент, не ожидая и не требуя от него ничего иного, учился у них этому умению жить здесь и сейчас, принимая все вокруг как должное. Поражался их жизнестойкости и приводил в пример полуторагодовалую Джессику Макклюр, которая упала в ствол заброшенной шахты: когда ее нашли через 46 часов, она тихо напевала.

Это по науке. А вообще-то игра — это жизнь и отношения между людьми. Если бы мы хоть немного научились у профессора Лэндрета вниманию к собственному сыну или дочери, отношения между детьми и взрослыми могли бы стать радостнее.