Игорь Верник: «Обо мне знают то, что я позволяю узнать»

Улыбчивого и обаятельного актера и ведущего Игоря Верника принято считать секс-символом. Но это лишь малая толика его личности, часть айсберга над водой. Игорь служит в МХТ им. А. П. Чехова , театре-студии О. Табакова «Табакерка», снимается в кино, ведет ТВ-шоу, а вместе с братом — авторскую программу на радио «Культура», кроме этого, пишет стихи, песни, музыку. Но самое главное, его можно назвать исследователем человеческих душ.

ПСИХОЛОГИЯ: Игорь, вы не раз говорили о том, что отец научил вас действовать, несмотря ни на что, через «не могу». А как вы сами к этому относитесь?

ИГОРЬ ВЕРНИК: Для меня это принцип жизни. Я не люблю слова «нет» и сыну стараюсь не говорить «нет». При этом речь не идет ни о каком спартанстве. Если он меня что-то просит, я всегда пытаюсь пойти на компромисс, найти возможность сказать ему «да, но…». Систему отрицательных координат я не выстраиваю. Конечно, все мы не боги. Мы люди. Я совершал и совершаю ошибки. И это связано с моей природой, эмоциональностью.

П.: Говоря о собственной эмоциональности, вы имеете в виду вспыльчивость или, может быть, обидчивость?

В.: На обиженных воду возят. Обиженные — это дураки, бедняги, вернее, даже не дураки, а дурачки. Обижаться — самое последнее дело. Проанализировать и сделать вывод — это правильно. А обида — это удел слабых. Конечно, я быстро реагирую на ту или иную ситуацию. Я реактивен, вспыльчив, но стараюсь не позволять себе обиды.

П.: Вы когда-нибудь жалели о поступках, которые совершали на пределе своих эмоций?

В.: Да, конечно, такое было и бывает. Я жалею, когда делаю кому-то больно. Сразу после такой вспышки я чувствую себя невыносимо. Знаете, мои проблемы и боль касаются только меня. Я научился с этим жить. Но не научился жить с сознанием, что больно кому-то из моих близких. Это для меня невозможная вещь. Я готов сделать все, чтобы только изменить это. А уж если я сам тому причина, то чувствую себя очень плохо.

П.: Возвращаясь к сыну. Вы тоже стараетесь научить его действовать, даже если не получается и не хочется?

В.: Да. Я объясняю ему так: есть удовольствия, и есть усилия. И часто это взаимосвязано: нужно провести какую-то работу, добиться результата, и тогда появится возможность расслабиться и получать удовольствие. А все это требует напряжения. Поэтому, когда он мне говорит «не хочу» или «не могу», я всегда ему отвечаю: «Это твой выбор, ты можешь этого не делать, но тогда и те удовольствия, которые ты хочешь и можешь получить, станут для тебя недосягаемыми». Мне кажется, что мужчина должен быть всегда нацелен на результат, реализацию собственных амбиций. А движения требуют усилий.

П.: А если ребенок плачет, говорит, что не может этого? Вы поддаетесь на его уговоры?

В.: Очень легко, просто и соблазнительно для родителей поддаться слезам и сладкому нежеланию своих детей что-нибудь делать. Сказать: «Ладно, ты так беззащитно и горько плачешь, оттого что ты не хочешь, скажем, заниматься музыкой, я, конечно же, не хочу видеть слез на твоем лице. Ну что ж, не хочешь — не делай». Но вслед за этим отказом, и следовательно, маленькой победой ребенка, у него появляется ощущение того, что этот инструмент может срабатывать и дальше. Очень тяжело видеть слезы на глазах сына и не пойти ему навстречу. Но я говорю ему, сегодня я знаю, что тебе нужно. Когда ты вырастешь, ты будешь принимать решения сам. Когда тебе исполнится шестнадцать, ты можешь взять молоток и забить гвозди в крышку фортепьяно и никогда больше не открывать его, если захочешь. И в этот момент мы оба смеемся. Конфликта нет, а вопрос решен. Это касается всего остального.

П.: Но ведь иногда детское нежелание музицировать, рисовать или учить математику объясняется отсутствием способностей. Может быть, не стоит тогда насиловать ребенка тем же фортепиано?

В.: Я часто общаюсь с кем-либо и слышу: «Я окончил школу и не знал, что делать. Родители сказали, и я пошел». Призвание — это великий дар. Удивительный и необъяснимый. Он приходит из генной памяти и формируется средой, в которой воспитывается ребенок. Кто-то сразу знает, чем он будет заниматься, а кто-то не находит себя до конца своих дней. Или в сорок пять лет вдруг понимает, что все, что он делал, — это полная бессмыслица, которая не приносит никакой радости.

Задача родителей — дать возможность ребенку узнать как можно больше. Потрогать и пощупать много всего разного. Но, не попробовав, не поймет, не прочувствовав, он никогда не узнает, нужно ему это или нет. Я за то, чтобы пробовать.

П.: Это тоже жизненный принцип?

В.: Скорее способ. Их два. Первый я называю «отсекание». Этого я не могу. Этого я не хочу. Этого я не буду. Это не мое. Я не знаю как. А это даже и невозможно для меня. А есть другой способ. Хочу. Попробую. Постараюсь. А вдруг? Интересно! Ты живешь, либо скрестив ноги и руки на груди, либо раскинув их до положения куклы на свадебном автомобиле. А дальше все меряется твоим воспитанием, нравственностью, жизненными принципами.

П.: Если родители правильно воспитывали ребенка, у него никогда не возникнет желания попробовать, например, наркотики?

В.: Безусловно. Я вам расскажу один случай с моим сыном. У Гриши в телефоне появились картинки обнаженных женщин. Я сказал, чтобы он все удалил, он пообещал и не сделал. Когда однажды он понял, что я сейчас увижу эти картинки, он стал меня просить: «Папа, я сейчас сотру их! Этого не будет. Прошу тебя, умоляю тебя, не смотри». Разговаривает со мной, а сам в это время стирает эти файлы. Я ему: «Дай мне телефон. Прямо сейчас». «Умоляю тебя, не надо!» — а в глазах ужас. И вдруг я понимаю, что сейчас могу сделать большую ошибку. Я могу ему, мальчику, внушить, что женское тело, красота, природа — это что-то плохое, противоестественное. И я себе говорю: «Стоп-стоп-стоп-стоп! Что ты делаешь? Это неправильно». А потом обращаюсь к сыну: «Сядь и послушай меня. Я не хочу, чтобы эти картинки были у тебя сейчас, когда тебе восемь лет. Давай договоримся, что в твоем телефоне и, соответственно, в твоей жизни они появятся чуть позже. Это нормально и естественно, что тебе женское тело нравится, как нравится оно мне. Пока побудь еще немного в детстве». После этого Гриша успокоился, а мы сейчас с ним смеемся по этому поводу. На днях сын увидел у моего приятеля на майке обнаженную девушку и кричит: «Папа, смотри!» А я ему в ответ: «А давай я сейчас сфотографирую эту майку!» — «Давай! А потом когда-нибудь мне все это перебросишь».

П.: Будь у меня дочь такого же возраста, мне, наверное, было бы сложно объяснить ей все это…

В.: Важно не бояться говорить с ребенком обо всем. Например, мой папа, деликатнейший интеллигентный человек, не говорил со мной об этих вещах. Он, может быть, не очень понимал, как нужно это делать. До такой степени он был деликатен. Все-таки время было другое. В принципе мне это не помешало: я узнал об этом от других мальчишек, с улицы. Но я не очень понимал, что это такое, поэтому, когда в десятом классе я остался наедине с девушкой, я растерялся. Мы задернули шторы, разделись, легли в кровать, прекрасно понимая, что сейчас будем вместе… И вот мы лежали обнявшись, но как быть дальше, я не знал. К счастью, несколько позже, когда я учился в студии-школе МХТ, я познал премудрости любовных утех в начале в теории, а потом на практике. (Смеется.)

П.: Вы за то, чтобы пробовать. А что вы еще никогда не испытывали?

В.: Думаю, что много всего. Знаю точно, что не хочу экспериментировать со своим сознанием посредством наркотиков, галлюциногенных грибов или кристаллов. Я и так вижу мир разноцветным. А насчет того, чтобы пробовать, я скорее имел в виду, что нельзя всего бояться. Знаете, волков бояться — в лес не ходить. В лес нужно ходить. Там есть ягоды, грибы, деревья, разная живность и удивительно красивые места. Просто нужно понять, что делать, когда появятся волки, быть к этому готовым. Для этого голова дана человеку. А если вы спрашиваете, что я делаю для того, чтобы расширить горизонт собственного восприятия, я думаю так: самое ценное, что дано человеку на земле, — это возможность чувствовать. А самое дорогое чувство, которое возникает, — это, конечно, любовь. Я люблю заниматься спортом: горные лыжи, сноуборд, виндсерфинг. Если говорить об адреналине, меня, например, совершенно не привлекает опуститься на дно океана, подплыть к мурене и сунуть в ее пасть палец или повисеть на аттракционе вниз головой. Мои «американские горки» — это отношения с людьми, а не с животным, растительным и механическим миром.

П.: Таким образом, через другого человека вы узнаете что-то новое и о себе?

В.: Общаясь с другим человеком, естественно, ты узнаешь о себе. Но дело не просто в словах, слова не всегда будут правдой. Дело в разных уровнях общения: духовном, тактильном, интеллектуальном. Это очень тонкие уровни. Любопытно следить за движением человеческой мысли. С опытом начинаешь лучше узнавать людей. Мы живем по касательной. Мнение составляется о человеке очень быстро, часто оно законченное и категоричное. Порой в действительности, оно никоем образом не отражает этого человека, но мы так существуем. Этот хороший, тот плохой, другой гений, а этот однозначно болван. Поразительно, что, случайно оказавшись с таким человеком в одном купе или лифте, который застрял, ты вдруг узнаешь о нем такое, чего совсем не предполагал или не хотел увидеть. И это было, ты просто этого не видел.

П.: Честно говоря, пообщавшись с вами, я сейчас чувствую то, о чем вы говорите. Никогда не думала, что под имиджем «улыбчивый Верник» скрывается такой философ! Быть может, есть еще и другие грани, которые мне так и не открылись?

В.: Имидж приписывают тому или иному человеку, и чаще всего это делают как раз средства массовой информации. Есть расхожее, банальное, надоевшее, застоявшееся, бесконечно повторяемое словосочетание «улыбчивый Верник». Меня это забавляет. Я очень доволен своей улыбкой, благодарен родителям, природе за то, что она так играет на моем лице. Другое дело, что обо мне знают лишь то, что я позволяю узнать. Конечно, улыбка — это часть меня. Я так отношусь к жизни, мне интересно видеть хорошее, если меня что-то радует, я улыбаюсь. Мне жалко тех, кто, возможно, и был рожден с хорошей улыбкой, но обстоятельства жизни и характер не позволили им разложить ее на своем лице, как клавиатуру. Злоба, зависть, обиды, комплексы — все это рисует лицо. Вы спрашиваете, что скрывается за моей улыбкой? Все вышеперечисленное, только со знаком минус. Не злоба, не обида, не закомплексованность. Наверное, так?