Загрузка...
Обычно психология делает акцент на индивидуальном. Что в глубине моей личности, какие там хранятся ужасные тайны или сокровища? Но в жизни часто вместо «Я» слышится слово «мы» или «они». Что значит принадлежность к этнической или национальной группе? Чем «мы» отличаемся от «них». Да и отличаемся ли вовсе? Об этом наша колонка.
Первый раз я попал за рубеж, изъясняясь по-английски крайне плохо. Но у меня была с собой одна хорошая фраза. Это объяснение-извинение о том, что мой язык «несколько бедноват».
Я начал общение с первым в моей жизни «носителем языка» именно с этих слов. Он оказался американцем. Ответом мне была широкая улыбка, а также пожелание не обращать на такую ерунду внимание. Мне сразу стало проще.
До сих пор мой английский далек от совершенства. И до сих пор, беседуя с незнакомцем из другой страны, я вначале прошу за это прощения. И всегда получаю в ответ поддержку и ободрение.
А теперь давайте «развернем» эту ситуацию наоборот. Как мы относимся к людям, которые плохо говорят по-русски?
Конечно, если на концерте иностранный музыкант с трудом произнесет слово «привьет», то зал взорвется восторгом. Но то небожитель. Если он немного снизошел до нас, грешных — мы рады. Так 15 — 20 лет назад все европейцы казались нам людьми из волшебного сказочного мира. И мы готовы были растаять от счастья, слушая их корявые попытки произнести трудное русское слово «здравствуйте». Сейчас не так. Считается, что большинству из тех, кто плохо говорит по-русски, в нашей стране что-то надо. Они хотят здесь жить и работать. И мы презрительно бросаем: «Они даже по-русски не понимают!»
Я далек от того, чтобы осуждать «защитников» русского языка. Меня интересует другое. Почему нам это так важно? Почему эта тема задевает нас за живое?
Великий и могучий русский язык. Звучит пафосно и несколько напыщенно. Да и школьные уроки с бесконечными правилами и исключениями из них должны были скорее навеять отвращение. Конечно, мы не любим, когда нас пытаются учить говорить правильно. Но когда среди нас говорят не так, как мы, реакция следует моментально. От внутреннего раздражения до открытой неприязни.
Что-то важное, сокровенное значат для нас эти звуки. Видимо, поэтому, когда нам кажется, что язык в опасности, мы стараемся его защитить. Как можем.
Но давайте опять попробуем взглянуть со стороны. «Великий и могучий» нуждается ли в защите? Если да, то, простите за повтор, чем же он тогда могуч и велик?
А вот еще вопрос. Почему наш язык стал великим? Может быть, из-за того что его ревностно защищали наши прадеды, не разрешая никому пробовать говорить на нем? Так ли это? История говорит, что нет. Татарин и калмык, чеченец и удмурт — все они когда-то начинали осваивать русские слова. И не просто говорить — они делали этот язык своим, обогащая тем, что принесли с собой.
Великое не рождается на пустом месте. Оно всегда — сумма малого. Так и русского языка не было бы без тех, кто на протяжении сотен лет овладевал им, коверкая странные звуки.
Можем ли мы с уверенностью утверждать, что сын того, кто продает нам фрукты, с трудом объясняясь о цене, не будет великим русским поэтом 21 века? Нет, ведь история дает нам совершенно невероятные примеры того, что может случиться. Но мы могли бы подумать вот о чем. Сделали ли мы все для того, чтобы ребенок приезжего, говорящего на ломаном русском, стал великим русским поэтом? Если да — тогда бояться не стоит.
Так англичане знают, что, даже если их страна исчезнет с лица земли, язык продолжит существовать. Они не страшатся его потерять. Потому что английский язык — это уже не только их собственность. Это часть мировой культуры. И мне кажется, что наш «великий и могучий» из того же ряда. Быть может, осознание этого поможет перестать нам бояться за наш язык. И мы станем с улыбкой помогать делать этот язык своим тем, кто пока еще на нем не говорит.
