Архетипы датского сказочника. Ханс Кристиан Андерсен

Истеричный ипохондрик

Однако исследователи отмечают у Андерсена отягощенную в психопатологическом отношении наследственность. Психически больного деда по отцовской линии Андерсен помнил только оборванным и больным стариком. Его именем пугали детей. Ханс никогда не забывал, как дразнили его самого мальчишки, предсказывая, что он будет таким же сумасшедшим, как и его дед (Брауде Л. Ю., 1978). Мать страдала тяжелой формой алкоголизма и скончалась от белой горячки «в богадельне» (Муравьева И. И., 1959).

Андерсен с детства охотно выполнял женские ручные работы, а впоследствии любил в свободное время шить для кукол платья. Рос ипохондричным и беспокойным человеком, был поглощен состоянием своего здоровья и педантично фиксировал в дневнике любую полученную царапину. Различные фобии сохранились у него до конца жизни. Например, он так боялся погибнуть от огня, что во время путешествий всегда брал с собой веревку, надеясь спастись с ее помощью в случае пожара. Он также очень боялся, что его похоронят живым, и просил друзей, чтобы ему разрезали одну из артерий перед тем, как положат в гроб. «Когда заболевал, то оставлял на столике у кровати записку: “Это только кажется, что я умер”» (Уоллас И. и др., 1993).

Ханс Кристиан Андерсен, фотограф – Тора фон Галлагер, 1869 г.

Главное произведение «Сказка моей жизни развернулась теперь передо мною – богатая, прекрасная, утешительная! Даже зло вело к благу, горе к радости, и в целом она является полной глубоких мыслей поэмой, какой я никогда не был в силах создать сам. Да, правда, что я родился под счастливой звездой! Сколько лучших, благороднейших людей моего времени ласкали меня и открывали мне свою душу! Моя вера в людей редко была обманута! Даже тяжелые, горестные дни имели в себе зародыши блага!» (Х. К. Андерсен, автобиография «Сказка моей жизни», 1855 г.)

Усиливающаяся с возрастом ипохондрия с приступами депрессивного настроения и навязчивостями чередовалась с истерическими симптомами: щегольством и эгоцентричностью. В то же время Андерсен обладал «здоровым вкусом к жизни», исключительным чувством юмора, сердечностью и готовностью помочь. И вся эта необычная смесь синтонных и шизоидных черт личности соединялась с дисгармоничной внешностью писателя.

Сексуальную сферу Ханса Кристиана биографы характеризовали как «латентно-гомосексуальную». Андерсен сам чувствовал двойственность своей природы. Его биограф Бо Гренбек (1979) писал: «Он испытывал нервный страх перед суровой реальностью жизни, ему не хватало мужской твердости, из-за чего он временами говорил о своей наполовину женской натуре. Его нерешительность проявлялась в… более чем осторожном отношении к женщинам».

С годами у Андерсена стала нарастать подозрительность, «всюду он видел козни врагов и прятался даже от близких знакомых».

Однажды анонимные почитатели послали ему большую коробку с конфетами. Андерсен испугался: вдруг это отрава? «Для проверки» он угостил частью этих конфет соседских ребятишек. И только убедившись на следующий день, что с ними ничего не случилось, стал есть конфеты сам.

Уникальной была и внешность писателя: «Неловкий, с большими руками и гигантскими ногами, словно вставленными в костюм, – весь этот странный внешний вид вместе с длинным носом и маленькими глазами должен был бросаться в глаза. “Наша иностранная горилла”, – говорили датчане. Прозвище грубое, но верное» (Bomans G., 1963).

Жестокие сказки

Психически аномальная личность, отличающаяся внутренним и внешним своеобразием, как правило, накладывает свой отпечаток на творчество. И первое, что бросается нам в глаза при чтении андерсеновских сказок, – среди его героев почти нет великанов или богатырей, а преобладают беззащитные и добрые люди, которых автор заставляет преодолевать неимоверные трудности, часто граничащие с истязаниями. Нередок у него и печальный, нетипичный для народных сказок финал. Разумеется, Андерсен сочинял не только сказки, но прославился он именно ими.

Известно, что к фантазированию особенно склонны закомплексованные невротики. Невротические симптомы проявлялись в творчестве Андерсена садомазохизмом. Последний ярко виден в «Девочке со спичками»: босой и голодный ребенок вынужден, продавая спички («иначе отец прибьет»), замерзнуть на улице в новогоднюю ночь, когда все вокруг веселятся. А в сказке «Дикие лебеди» героиня должна, спасая братьев, связать одиннадцать рубашек из крапивы, которую к тому же надо было не только нарвать, но и размять ногами да при этом еще «не говорить ни слова». И даже выполнив все эти садистские требования, девушка лишь в самый последний момент избегает участи быть сожженной на костре.

Ханс Кристиан Андерсен, 1846 г., автор – Август Граль

А вот сюжет очень популярной сказки со «счастливым концом» – «Огниво». Лихой солдат (по замыслу автора – положительный персонаж) в качестве благодарности за возможность неожиданно разбогатеть обманывает старуху, которой, недолго думая, «взял и отрубил голову». Затем волшебные собаки каждую ночь бесцеремонно притаскивают герою для любовной утехи принцессу.

Когда же родители попытались наказать его, то те же самые псы набросились на королевскую чету и швырнули их в воздух, в результате чего они «разбились вдребезги». Милая сценка для детской сказочки! И сразу же вслед за этим ужастиком – «хеппи-энд» – свадьба бравого солдата с принцессой (так и хочется написать – с сиротой).

Садизм по отношению к своим героям прослеживается и в сказке «Стойкий оловянный солдатик», где верность возлюбленных (один из них, кстати, одноногий калека) заканчивается сожжением героев в очаге – символе домашнего уюта и счастья. Примеры проявления в сказках Андерсена архетипа Танатоса (из коллективного бессознательного) и вытесненного садизма (из индивидуального бессознательного) можно было бы продолжать еще долго.

Известно, что Андерсен производил впечатление «незрелого человека», который так и «не отважился вкусить плоды эротики в кратковременной любовной связи, хотя для этого у него были многочисленные возможности… Его потребность в женщинах была велика, но страх перед ними еще сильнее».

Только сочиняя внешне невинные сказки, Андерсен мог отомстить социально приемлемым способом (через свое творчество) женской половине человечества, причем во всем его возрастном диапазоне – от девочек до старушек. Именно поэтому он женщин топит, сжигает в камине, замораживает на холоде, отрубает голову или, в крайнем случае, заставляет вязать рубашки из крапивы! Вот еще несколько характерных беллетристических примеров: «Посреди комнаты стоял открытый гроб: в нем покоилась женщина цветущих лет» («Последняя жемчужина»); «Брачным ложем твоего жениха становится гроб, и ты остаешься старой девой!» («Из окна богадельни»). В его сказках – повальный мор!

Огорошил принцессу

Внешность Андерсена была настолько уникальной, что датчане даже дали ему прозвище: «Наша иностранная горилла»

Скрытая архетипическая сексуальность без труда обнаруживается в самых невинных на первый взгляд сказках, например в «Принцессе на горошине». Принц задумал жениться, но только на «настоящей принцессе». Что мог подразумевать автор? Ну, конечно же, не легитимность наследственных прав, проверить которые можно было бы без особого труда. Может быть, он имел в виду девственность?

Промокшая под дождем незнакомка является в королевский замок с просьбой переночевать и при этом заявляет, что она «настоящая принцесса»! Здесь подозрения вполне объяснимы, а каждая благопристойная мамаша желает, чтобы невеста ее сына была девственной.

«“Ну, уж это мы узнаем!” – подумала старая королева». Но как узнать? Ясно, что процедура гинекологического освидетельствования – неподходящий сюжетный ход для детской сказки. Есть старый, как мир, способ проверки – коитус. Но изображение напрямую такого подхода также слишком грубо. И Андерсен прибегает к символике, подменяя мужской половой член твердой горошиной. Покажется ли этот предмет чем-то незнакомым, чужеродным самозваной принцессе? Да еще если замаскировать его «двадцатью тюфяками» и «двадцатью пуховиками»? «Утром ее спросили, как она почивала: “Ах, очень дурно! – сказала принцесса. – Я почти глаз не сомкнула! Бог знает, что у меня была за постель! Я лежала на чем-то таком твердом, что у меня все тело теперь в синяках!”» После такого ответа сомнений не осталось даже у королевы: принцесса оказалась настоящей, другими словами – девственной. И судьба незнакомки была решена самым счастливым образом.

Основываясь на бессознательных архетипах, он создавал сюжеты и образы, которые до сих пор удовлетворяют психологические потребности читателей.

Элизабет Джерихау-Бауманн, «Андерсен читает сказку «Ангел» дочери художницы», 1862 г.

Святость девственности и ценность пениса в некоторые эпохи приобретали особенное значение, поэтому вполне логична заключительная фраза сказки: «А горошину отправили в кунсткамеру; там она и лежит, если только никто ее не украл». Многозначительно добавление о возможной краже: потребность в проведенной проверке могла возникнуть не только в щепетильной королевской семье. Может быть, именно потому сказка «Принцесса на горошине» и приобрела такую популярность, а ее название даже превратилось в поговорку, что архетип девственности выступал в ней наиболее ярко?

Для Андерсена, оставшегося на всю жизнь холостым и сохранившим свою «девственность», вопрос целомудрия приобрел гипертрофированное значение, помешав ему решиться на брак. Может быть, рядом с ним в нужный момент просто не оказалась такая хитроумная королева-мать, которая помогла бы сыну устранить с помощью какой-нибудь «горошины» все сомнения, мешавшие ему жениться?

Памятник сказочнику в Центральном парке Нью-Йорка

Гениальные сказки Андерсена – больше, чем отражение патологических личностных свойств автора. Основываясь на доминирующих в его бессознательном архетипах, он создавал сюжеты и образы, творил легенды и мифы, которые до сих пор удовлетворяют определенные психологические потребности читателей. И чем ярче проявляется в сказке архетипическое содержание, тем она представляется читателю гениальнее.

Ведь гений, как и архетип, выявляет себя только во времени. А наш повышенный и не всегда осознанный интерес к творчеству «безумных гениев» обусловлен надеждой, что только у такого творца можно открыть для себя что-то особенное и близкое, затрагивающее глубинные пласты нашей собственной психики.