Анна, приходилось ли вам общаться с психологом, психотерапевтом?

Только недавно начала, став уже взрослым человеком.

И как вы применяете новые знания?

Пока не начнешь работать с психологом, ничего не используешь. Можно себя чуть-чуть развить, «вырастить», но лучше это делать под руководством профессионала. Хотя у меня прекрасная профессия, можно проигрывать разные истории. Это называется психодрама – использовать пережитый опыт в кино и на сцене. Но все-таки нужен человек, который тебя ведет.

Это как постричься самому: конечно, можно, но какой будет результат? У вас есть возможность сначала проработать с психотерапевтом, а потом психодраму воплотить в роли.

У меня получается наоборот. То, что переживала, я проигрываю в роли, а потом обговариваю это с психотерапевтом. Так было в спектакле «Август: Графство Осейдж». У меня там главная роль, довольно сложная, и у героини там все очень серьезно: пропадает отец, болеет мать, уходит муж. У нее ломается все, на что она ставила в жизни. Ей сорок шесть лет, и она в совершенно ужасных обстоятельствах. Когда я репетировала, у меня началась депрессия. Мне как раз исполнился сорок один год, был очень болезненный возрастной переход. Мне было очень страшно, казалось, что мир рушится.

Роль оказалась токсичной?

Да, потом мы разобрались в этом с психотерапевтом, она мне сказала: «Это вы думаете, что депрессия из-за роли, а на самом деле роль помогла из нее выбраться и понять многие вещи. Роль вас спасла, облегчила сознание». В спектакле полное ощущение, что героиня всех обижает, довольно жестко со всеми разговаривает. А оказывается, она пытается собрать семью, помочь всем. Конечно, она срывается на дочь, потому что той пятнадцать лет и она хамит. Там все непросто, поэтому мне там здорово играть. Мне нравится, что в результате она оказывается единственным человеком, который пытается всех спасти и удержать, любящим и добрым. Нет, добрая – дурацкое слово, со мной все время борется мой психолог, она говорит: «Аня, давай позволим себе быть плохой, ладно? Хватит быть хорошей». Но это очень сложно, синдром отличницы сказывается.

Часто, когда психотерапевт приводит мне разные примеры, я подскакиваю: «Ой, это же я, я так себя веду!» Это очень хорошо помогает и в жизни, и в профессии. Когда Мэрил Стрип осознала, что у нее комплекс из-за большого носа, она поняла, чем играть. Мне кажется, в артисты идут люди, у которых проблемы с самооценкой. Мы все эмоционально ориентированы на внешнее мнение, все время хочется быть хорошенькой. Мы с психологом очень много детских травм расчехлили, которых я даже не помню, они всплывали постепенно.

Долго вы работаете с психотерапевтом?

Еще и года нет. Но так здорово, что я к этому пришла. Вдруг поняла, что не могу больше сама или с подружками копаться в своих проблемах. Тусовки с друзьями – лишь временное облегчение, которое, как обезболивающее, не лечит, а просто заглушает боль.

А психотерапевт, наоборот, вытаскивает болезненные моменты, обращает на них внимание и помогает прорабатывать.

Я даже домашнее задание выполняю, что-то пишу, анализирую, провожу параллели. Это очень интересная работа над собой. Такое психотерапевтическое приключение, путешествие внутрь себя.

Что произошло, когда вы осознали, вспомнили детские травмы? Вы освободились, стало легче?

Меня поразило, как раз от раза я легче говорю про свое детство. Мне всегда было стыдно, что я не знаю английского языка. И что самое страшное, я не могу заставить себя учить языки, хотя много раз пыталась. Мы с психотерапевтом стали это анализировать. Не специально, проблема с английским сама всплыла. И неожиданно вспомнилось: мне в детстве обещали на день рождения подарить английского солдатика-гвардейца, он страшно мне нравился. В тот день я так спешила домой, что не дождалась в школе своего отчима Игоря Старыгина, мы разминулись. Все так разволновались, что когда я пришла домой, мне объявили: «Не будет у тебя дня рождения, и солдатика мы тебе не подарим». Психотерапевт предложила: «Аня, чтобы вы начали учить английский, подарите себе этого солдатика, пусть это станет стимулом».

Воспитывая детей, вы применяете знания психологии?

Единственный способ – воспитание на примере. Врать им, что я отлично училась в школе, нечестно, поэтому я им говорю: «Ребята, я училась плохо, выгоднее и полезней учиться хорошо, мало ли что вы захотите в этой жизни делать. В первую очередь учите язык, потому что это свобода. Вы же видите, как я по-дурацки руками машу за границей». Ну, а заставлять их что-то делать – смысла нет.

После работы с психологом ваши отношения с детьми изменились? Стали ли вы их лучше понимать?

Я помню, что в этом противном возрасте с тринадцати до пятнадцати лет меня здорово раздражали родители, которые все время ко мне лезли, а мне хотелось гулять с друзьями. По-этому я стараюсь давать свободу, но нужен и контроль. А главное – это любовь, она всегда и везде. Все остальное они сами сделают, а мы даем любовь и возможности.

Дети видят, как мама много работает. Как они это воспринимают?

С ужасом понимаю, что дочка хочет много работать. Сыну сейчас пятнадцать, и пока у него на первом месте любовь и друзья. Когда я ему говорю: «Антоша, я тебя люблю и жду дома и, если захочешь, приходи пораньше», он мне отвечает: «Мам, если захочу». Он абсолютно уверен в моей любви.

Наверное, нужно вовремя детей отпустить.

У них должна быть свобода, свое личное пространство. Детям кажется, что они уже могут нести ответственность за свою жизнь, и, когда пытаешься их излишне контролировать, возникает конфликт.

Читаете ли вы книги и журналы по психологии?

Журналы нет, а вот интересные лекции я слушаю. Недавно прочла книгу Фромма «Бегство от любви», мне очень понравилось.

Не кажется ли вам, что чем больше любви, тем меньше свободы?

Любовь – это приятие человека таким, какой он есть, соблюдение его границ, интересов. Дети должны знать, что я – их тыл, что ко мне всегда можно прийти. Мама – это тепло, дом, плечо, совет. Но заставлять их приходить к себе я не хочу.

Любовь – активное чувство, пассионарное. Хочется ее взять и причинить человеку.

Надо себя в руках держать. Вот мой сын расстался с девушкой, а она мне нравилась, и после моих упреков сын мне говорит: «Ты должна быть за меня, потому что ты моя мама». Я говорю: «Конечно, я на твоей стороне и абсолютно с тобой солидарна».

А если говорить о подругах или о мужчинах?

С мужчинами сложно говорить про любовь, это какие-то инопланетные отношения. В детстве казалось, что все просто, но чем старше становлюсь, тем меньше в этом понимаю. С подругами все просто: приятие, принятие, ссоры, уход, приход. Это все по-настоящему, потому что не примешивается секс, который все портит. Если бы не было секса, все было бы чудесно. Но тогда не было бы и счастья единения.

Если долго пребываешь в полном слиянии, уже не знаешь, где ты, а где другой человек. И только психотерапия позволяет что-то с этим сделать.

Порой требования друг к другу необоснованные. Иногда думаешь, что помогаешь человеку, а оказывается, ему твое насильное ухаживание не нужно. Для него любовь выражается в чем-то другом: в доверии, в разговорах, прогулках. А вовсе не в том, что ты ему кашу утром варишь.

Когда мы за человека все время что-то делаем, мы отбираем у него силу.

Когда я это узнала, меня это потрясло. Нельзя договаривать фразы за людьми, этим ты отбираешь у них энергию. Доделываешь дело – то же самое. Даже пытаться заплатить за всех в ресторане – это стремление к власти.

Редко встречается такое глубокое знание психологии и сути психотерапии. Обычно артисты говорят: «Зачем мне это? У меня все нормально».

Мне еще знаете, какая позиция нравится: «Да я сам тебе сейчас все разложу, я сам психолог».

А вы бы хотели сыграть психолога?

Конечно, с удовольствием. Это было бы прекрасно! Представляете, сыграть роль психолога, у которого биполярное расстройство. Маньячка такая – днем все хорошо, помогает людям, такая добрая, плачет вместе с ними, платочки дает, а ночью мочит бабушек с особым цинизмом.

Триллер какой-то получается! Психолог-маньяк Родион Раскольников!

Про Достоевского и не говорите. У меня был определенный этап жизни, когда он был моим любимым писателем. На вопрос: «Какое у вас любимое произведение?» я отвечала: «Идиот». А сейчас поняла, что Набокова больше люблю. Чуть-чуть повзрослела, видимо.

Вы сейчас судью играете? (Интервью мы брали в перерывах между съемками нового фильма Аллы Суриковой, где Анна Ардова играет главную роль. – Ред.) Знаете, в США проводили исследование, и выяснилось: обвинительных приговоров судьи выносят перед обедом в четыре раза больше, чем после обеда.

Я же говорю, надо всех кормить. Иначе все злые. Мне дети утром говорят: «Мама, позавтракай, потом поговорим».

Ваша героиня – справедливая судья?

Она клевая тетка. К ней приходит жена саксофониста (Катя Климова) и говорит, что хочет забрать заявление о домашнем насилии. Судья начинает разбираться и выясняется, что муж потерпевшей (Макс Аверин) – талантливый человек, но выпивающий, нервный. И вот она начинает спасать семью. А в конце выносит трогательный приговор: «Приговариваю вас к штрафу: вы каждый день будете дарить жене цветы, а вечером читать дочке сказку». Вот такая у нас сказочная судья.

Ваш искрометный юмор – это такой способ защиты?

Конечно, способ защиты. Чем громче я себя веду, тем больше закрываюсь. Это такая форма клоунады. Мне на площадке часто говорят: «Аня, ты такая смелая!» На что отвечаю: «Я страшная трусиха и ужасно неуверенный в себе человек». Чем больше я буду ругаться и орать, тем меньше меня обидят. Это я давно знаю про себя.

«Никто не обидит моего маленького внутреннего ребенка, эту маленькую девочку».

Ее и не заметят. И никто не видит, что я боюсь. Мне всегда кажется, что мои переживания заметны, поэтому я честно говорю: «Вы знаете, я очень волнуюсь».

Если говорить о семейном сценарии, вы его повторяете или пытаетесь переформатировать?

Старыгин был великолепным отчимом, со следующим мне не очень повезло. Я не осуждаю маму и прекрасно понимаю, что так сложилось жизнь. Мне очень хотелось, чтобы у моих детей был один папа, поэтому я старалась сохранить отношения. Но все равно совершала множество ошибок. А три года назад поняла, что надо разъезжаться. Отношения тогда испортились настолько, что я стала похожа на мегеру. Мой сын это видел и потом мог выбрать такую же женщину. Я это осознала, когда он спросил: «Мама, а за что ты сейчас будешь ругать папу?» Сейчас мы живем раздельно: муж с сыном, а я с дочерью. Я все время сына жду в гости, а к ним прихожу готовить, когда им хочется что-нибудь вкусненькое.

Это такая новая форма семьи, постмодернистская?

Так можно спасти нормальные человеческие отношения. Я сначала себя ругала, думала – что-то неверно выстроила в жизни. Теперь я понимаю, что рядом с таким интеллектом, как у моего мужа, дети растут прекрасно. У них отличный пример, есть чему учиться.

Фото Маруся Гримм