Загрузка...
Что и говорить, не проста жизнь в работе с клиентами. Слезы и трагедии, соблазны и манипуляции. Но что еще хуже — соберешься отдохнуть, беззаботно провести время среди друзей, в приятном застолье, и на тебе — отдыха никакого, ибо ты все время призван к ответу как профессионал. Вне рамок нашей профессиональной деятельности мы все время сталкиваемся с тем, что призваны отвечать на множество вопросов. У нас если что-то спрашивают, то не просто так: «Вот вы, как психолог, что думаете по этому вопросу?»
Все дело в том, что психология, как никакая другая наука, внедряется в ткань повседневной жизни. То, чем занят психолог, намного интереснее для ключевых жизненных ситуаций, чем то, что относится к большинству других профессий. Психология, в сущности, начинается там, где встречаются два человека. И поэтому нам неизбежно приходится быть психологами и за пределами нашего рабочего кабинета.
Под прицелом друзей
В дружеском кругу чаще всего знают о роде наших занятий. Если нам везет, то нас оставляют в покое и не касаются нашей профессии, но, увы, порой допекают вопросами и сентенциями, которые ставят нас в смешное или неловкое положение.
Оказываясь, скажем так, в дружеской компании, ты зачастую становишься, к большому неудовольствию, объектом специфического внимания. Хуже всего обстоит дело, когда у тебя настойчиво домогаются диагнозов. При этом речь идет как о так называемых комплексах, так и о клинике.
К слову:
Светская вечеринка. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних платьях. Играет классическая музыка, хозяйка ведет непринужденную беседу о погоде… Вдруг врывается всклокоченный мужик в сильно нетрезвом виде, хватает со стола торт и запускает его в лицо одному из гостей — психоаналитику. Гости в шоке, хозяйка в обмороке… А психоаналитик спокойно так берет салфеточку, протирает очки, с большим интересом смотрит на мужика и говорит:
— Ох, и проблемки у вас, батенька…
Вообще термин «комплекс» в бытовой речи получил крайне широкое хождение, обзавелся множеством значений. Из всего, что перекочевало из психологического обихода в повседневный, он, пожалуй, самый востребованный. Чаще всего он употребляется в значении внутреннего препятствия, мешающего реализации неких действий.
Но ведь N точно псих!
Запрос на психопатологическую экспертизу — вполне обычное дело. Безумие — феномен, давно ставший сюжетом для разнообразного мифотворчества. Разница между безумием как научным психиатрическим явлением и культурным феноменом очень велика.
Вытягивая из тебя диагнозы, твои друзья интересуются как общими знакомыми, так и публичными персонажами, а то и крупными историческими фигурами. Часто пытаются раздобыть у тебя диагностику одиозных исторических личностей, уповая на то, что клинический диагноз подчеркнет их одиозность. «Ведь Сталин и Гитлер — ненормальные? Иначе как бы они могли учинить такое?!»
Связка «гений — безумие» отвечает всем критериям «интересности». Особая одаренность — свойство, востребованное в социальном пространстве, окруженное привилегиями, оказывается привязанным к болезни, его наделяют совершенно иными атрибутами. Малая вероятность этой связи вкупе с высоким уровнем внимания к сфере «успеха», «славы», «дара», «таланта» и формируют остроту интереса к проблеме. Серьезно усиливают этот интерес научно верифицированные наблюдения в этом духе, фиксирующие многочисленные случаи совпадения одаренности и душевной болезни. В силу этих причин тема «дар — болезнь» давно стала общим местом массовой культуры, обрела неслабую медийную нишу .
Кроме того, психопатологическая диагностика литератора, художника, музыканта — это способ «снижения» его статуса, связанного с артистической исключительностью. Сам факт наличия у него «слишком человеческого» съедает статусную дистанцию.
Психиатр, а равно и психолог тоже всего лишь «один из малых сих», ему тоже необходимо утешение в его малости, причем здесь он может рассчитывать на сочувствие дилетантов. Часто достаточно констатировать или подтвердить сам факт наличия психического заболевания без особых диагностических уточнений.
«Диагностические» вопросы задаются чаще всего по поводу деятелей искусства с репутацией «безумного гения», например актера Иннокентия Смоктуновского (он якобы заболел после работы над своей знаменитой ролью Гамлета в фильме Григория Козинцева) или кинорежиссеров Андрея Тарковского и Сергея Параджанова. Из ныне здравствующих интерес подобного рода чаще всего вызывают прозаик Владимир Сорокин и художник Олег Кулик.
Обычно, чтобы отбиться от этих разговоров, я настаиваю на том, что не следует, дескать, все «психиатризировать», существуют и другие интересные факторы, влияющие на творческую деятельность. Заочные клинические оценки, говорю я, неизбежно приводят к гипердиагностике, они неадекватны. Порой объясняю значение известного антипсихиатрического концепта «диагностический оргазм». Иногда помогает…
Помоги, ну что тебе стоит?
Конечно, самая большая неприятность, которая может нас подстерегать, так сказать, на отдыхе — настойчивое желание кого-нибудь получить от нас консультацию немедленно. Порой приходится сталкиваться с рассказами о душераздирающих жизненных обстоятельствах, кризисах и трагедиях. Конечно же, они предельно обострились специально к моменту твоей встречи с той, кто просит эту консультацию.
Тут рискуешь нарваться на обиду по поводу своего, вполне естественного предложения отложить разговор по причине его неуместности и записаться на прием. Но надо быть жестким и твердым, малейшая слабость тут же используется коварными, склонными к манипуляции визави. Тебя могут обвинить и в черствости, и в жадности, и даже в пренебрежении профессиональным долгом. Однажды в подобном случае мне даже угрожали суровой расправой. Слава Богу, пока цел…
Порой бывает и так, что тебе навязывают клиента из дружески-родственного круга. Не всегда получается твердо отказаться. В тех случаях, когда идешь навстречу подобным просьбам (разумеется, не здесь и сейчас), ты, конечно, потом тяжко отдуваешься под весьма пристрастной и при этом совсем непрофессиональной супервизией1. В расчет твои близкие принимают только результат, без учета тяжести исходного состояния. Как ты ни договариваешься о взаимном соблюдении врачебной тайны, риск ее разглашения здесь повышен именно с клиентской стороны. Клиентка, направленная к тебе из твоего дружеского или семейного круга, оказывается как бы на площадке всеобщего обозрения, и ее состояние, динамика терапевтического процесса становятся предметом обсуждения в среде близких тебе людей. Ответственность здесь усугубляется весьма специфическим образом, ибо значимые для тебя люди как бы формируют пристрастную комиссию по оценке твоих профессиональных качеств.
Он видит нас насквозь!
Если ты уже привлек к себе внимание как к профессионалу, то любое твое действие может быть соотнесено с твоим нелегким призванием. Если, например, ты рассеянно слушаешь собеседника, кивая головой, угукая, через некоторое время тебя вполне могут спросить: «Это твое «угу» — профессиональная привычка?». Его тут же и поддержат: «Да он так с пациентами себя ведет! Не делает никакой разницы между нами и ними!» Приписываемая нам психологическая искушенность, неистребимая профессиональная склонность к тотальной диагностике противопоставляется всеобщему беззаботному благодушию веселой компании. Ты выглядишь кем-то вроде психологического шпиона.
Часто мною слышанные инвективы можно суммировать примерно так: «Он же насквозь видит, что мы хотим на самом деле. Будьте с ним осторожны. Вот мы просто сидим, говорим, а он смотрит на нас сквозь свои психологические очки, просвечивая нас на манер рентгена. Сперва думайте, друзья, а потом говорите, иначе этот тип выведет вас на чистую воду».
Свои возражения на явно несправедливые упреки можно уплотнить примерно в такую тираду: «Ах, ну что вы, мои дорогие! В быту мы всегда «отключаемся». Профессиональный навык уходит. В беседе мы ведем себя как и все остальные, мы на равных. Психологии никакой, никого никак не оцениваем. Боже упаси!» Много усилий порой приходится тратить на то, чтобы выглядеть простым и наивным. Что поделаешь, жизнь — это театр!
Тревога моих собеседников в какой-то степени связана с мифологией «ясновидения», которая издавна монтируется с психологическими практиками. Резюме этой мифологии примерно такое: «Психологу по специфике его профессии доступно проникновение в некие глубины. Независимо от ситуации, он — тот, кто постоянно анализирует и оценивает. По неявным признакам он легко обнаружит скрываемые человеком мотивы и намерения».
Немного найдется профессий, где можно перенести свой профессиональный опыт на повседневную коммуникацию, причем в весьма интересной редакции. Психолог может это сделать, потому что его наука — от начала и до конца «о жизни и отношениях», в то время как лингвисты, философы, бизнесмены, переводчики, врачи, инженеры и многие другие в значительной степени лишены таких прерогатив. Их сферы знания и практики не предоставляют им таких возможностей или по меньшей мере ограничивают их.
Как мне приходилось уже писать, негативное отношение к любому психологическому анализу связано с такой чертой, как поиск скрытых детерминант психики. Это выглядит как покушение на независимый, приватный, уникальный статус личности. Психология, точнее ее образ как некоей пецифической деятельности, выступает как реальное или возможное орудие манипулирования.
Читайте также часть 2 и часть 3
