Загрузка...
Часто клиенты уходят с терапии в раздумьях о своей жизни, даже не заметив, во что терапевт был одет. В своих интервью легендарные представители профессии почти всегда общаются исключительно на темы профессиональные, не освещая свою частную жизнь. А так хочется услышать про дорогу тех, кто посвящает значительную часть своей жизни другим. 5 терапевтов рассказывают нам о своем пути в профессию.
АЛЕКСАНДР СОСЛАНД,
психолог, психотерапевт, кандидат психологических наук, доцент кафедры мировой психотерапии МГППУ
Мой путь в психотерапию начался с того, что я был пациентом. Я сильно заикался, и впервые мной стали заниматься, когда мне было 12-13 лет. Испробовал все виды психотерапии, которые существовали в то время, — что-то вроде психоанализа, гипноз, над которым я уже тогда смеялся, групповую терапию в роджерсианском стиле, которая мне тогда очень понравилась.
Некоторые из тех, кто мной занимался, произвели на меня сильное впечатление. Это были люди с высоким уровнем интеллектуальных и духовных запросов. Они резко выделялись среди тех, с кем мне приходилось общаться.
Тогда стало понятно, что психотерапия — это возможность особым образом влиять на людей. И хотя им не удалось меня полностью вылечить от логоневроза, я увидел много интересного в том, что они делали и как, а главное, пережил серьезный личностный рост.
Я был очарован всем, что касалось психотерапевтической практики. Выбор психотерапии как профессии был сделан еще в школе. Представления о том, что я буду делать, были смутные, хотя появились еще до института. Я довольно сильно заикался, и этот фактор был существенным лет до 25. Я представлял себе, что буду работать с людьми индивидуально, и начал этим понемногу заниматься.
Первые любительские опыты психотерапевтической работы с людьми относятся ко времени первого-второго курса. Я анализировал сновидения товарищей по курсу. На шестом курсе состоялся более «статусный» опыт психотерапии — это были попытки изобразить психоаналитическую психотерапию. Напоминаю, что это было еще в советское время. В официальном режиме не существовало почти ничего из того, что сегодня представлено в таком изобилии. С тех пор у меня стала понемногу формироваться клиентура. Со временем я все больше внимания стал уделять теории.
Серьезных попыток двинуться, например, в тренинги или бизнес-консультирование у меня не было, хотя кое-какой опыт, конечно, есть. Я считаю это делом прибыльным, но интеллектуально бедноватым. Я не принадлежу ни к какой психотерапевтической школе и не придерживаюсь определенных теоретических догм.
ВЛАДИМИР БАСКАКОВ,
президент Российской ассоциации телесных психотерапевтов, директор Института танатотерапии, автор метода танатотерапии, телесный психотерапевт
Для меня желание стать психологом — осознанный шаг. Ключевым был момент осознания собственной смертности в раннем детстве. Я помню, где это случилось. Помню волну отчаяния и безысходности, которая навалилась на меня в тот момент. И я, тогда еще мальчишка, дал себе клятву победить ее — Смерть! Отсюда первое увлечение — бессмертием и медициной. Но проблему бессмертия решает не медицина, а только психология.
Интересно, что, когда я уже учился на психолога в МГУ, при вопросе, чем я увлекаюсь, и моем ответе — «бессмертием» — на меня очень странно смотрели! Так же, кстати, как и сейчас, когда на тот же вопрос я отвечаю: «Смертью!»
Для меня переход от психологии к психотерапии оказался закономерным. Я воспринимал терапию в истинном значении этого слова, где на первом месте стоят уход и забота, и лишь в конце — лечение, своеобразное «понуждение» к здоровью.
Увлечение телесной психотерапией вытекает из интереса к смерти и уникальности самого предмета психологического и психотерапевтического исследования — человеческого тела! Только занятия телесной психотерапией по-новому активизировали мой интерес к тому, что при жизни существует в неразрывной связи с телом, но давно вышло из предмета психологии и психотерапии. Я говорю о категориях «души» и «духа».
МИХАИЛ ГИНЗБУРГ,
доктор психологических наук, профессор, член-корреспондент Академии педагогических и социальных наук
Психология — это обширная область, охватывающая множество занятий. Я остановился на научной работе — гипотезы, исследования, тестирование, статистика. Но однажды задумался: чем, собственно говоря, мне хотелось бы дальше заниматься в психологии? Ответ пришел внезапно: «Учить и помогать». Прямо скажем, весьма расплывчато. Но вскоре начали происходить события, которые помогли мне понять его значение. В Москву с семинаром по эриксоновскому гипнозу приехал Жан Годен. На этом семинаре я понял, что мне в руки попал уникальный инструмент оказания помощи, ведь практически нет ситуаций, в которых нельзя сделать для человека хотя бы что-то, но очень часто — многое. Кроме того, это партнерское занятие, основанное на дружелюбии, уважении и юморе. Я продолжал обучение, ездил к Жану в Париж, знакомился с другими эриксонианцами. В конце концов я понял, что с помощью этого метода человек может помогать сам себе. И учить людей эриксоновскому гипнозу. Вернее, показывать людям, как помогать самим себе. Ведь приятно видеть, как человек обнаруживает внутри себя собственные силы и возможности, о которых он, может быть, не подозревал, и начинает ими пользоваться.
ДАНИИЛ ХЛОМОВ,
кандидат психологических наук, психотерапевт, президент общества практикующих психологов «Гештальт-подход», президент Ассоциации русскоязычных гештальт-институтов
Я поступал на биологический факультет, но не сдал сочинение. Математика, биология, химия — все «отлично», а вот с русским языком всегда были проблемы. Поэтому пошел потренироваться на психологический факультет — и неожиданно поступил. Обычно я следую за общим направлением.
Я думаю, что у всех психотерапевтов так или иначе есть личная история. У меня она связана с семьей: мать — философ, отец — художник. И, соответственно, если художник — значит, с эмоциональными переживаниями и так далее. Думаю, это важно.
Я становился терапевтом постепенно. После института пошел сначала в медицинскую психологию, потом в клинику. А в клинике заинтересовался людьми. Потом обнаружил, что так называемые «нормальные» люди еще более странные. И постепенно дошел до светской психотерапии. Втянулся. Работаю уже не с пациентами, а с клиентами. Просто ориентировался на то, что интереснее.
БОРИС НОВОДЕРЖКИН,
семейный психолог и психотерапевт, один из основателей российской гештальттерапии, руководитель Центра креативной психотерапии
Я стал психотерапевтом, будучи психологом. К поступлению на психфак меня подтолкнули две книги: «Охота за мыслью» Владимира Леви и «Человек среди людей» Якова Коломинского. После университета я работал в психологической лаборатории на заводе. Мы проводили исследования, опросы и писали отчеты для галочки. Но никакой практической реализации наши идеи не находили. Я не был ученым. Меня интересовала работа с людьми.
О практической психологии в то время не было речи. Университеты готовили ученых. В середине 80-х я прочитал книгу Джона Энрайта «Гештальт, ведущий к просветлению» и понял, что я гештальтист. Энрайт стал для меня человеком, сумевшим отразить на бумаге мои мысли, своего рода метафоричной сказкой. В этой книге я нашел себя. Это был романтический период моей жизни — в то время мы много встречались, экспериментировали, придумывали, искали книги. Было мало информации, контактов, и это осложняло дело. Но при этом была творческая свобода, ведь мы нигде не учились. Поэтому у нас не возникало правил игры. Мы не знали, «как надо себя вести», «как положено». Мы не имитировали психотерапию, не воспроизводили, не искали готовых ответов. Мы их изобретали. Поэтому я выбрал гештальт — как мировоззрение, а не как готовый набор упражнений без чувств изнутри. Я не искал технику. Я искал мировоззрение, без фанатизма и догматизма. Нечто сродни искусству.
Я сделал свой выбор — стать психотерапевтом — не из-за чего-то вынужденного, не от страданий и мучений и даже не от желания решить внутренние проблемы.
В результате поисков я пришел к своему методу — терапии диффузной разрядки. Он как компас, позволяет мне ориентироваться в человеке, понимать, как он устроен.
